В день крещения наследника был опубликован манифест с обычными милостями и льготами.
На фоне этой праздничной суеты царственных родителей снедало беспокойство, не покажутся ли тревожные признаки страшной болезни. Обычно в исследованиях, посвященных этой теме, пишется, что о гемофилии стало известно через пять недель после его рождения. 8 сентября 1904 г. царь записал в дневнике: «Аликс и я были очень обеспокоены кровотечением у маленького Алексея, которое продолжалось с перерывами до вечера из пуповины… около 7 часов они наложили повязку»49. На протяжении последующих трех дней он с глубокой тревогой отмечал: «Утром опять на повязке была кровь; с 12 часов до вечера ничего не было»; «Сегодня целый день у Алексея не показывалась кровь; на сердце так и отлегла щемящая забота»; «Кончилось кровотечение уже двое суток».
Вместе с тем, ряд документов свидетельствует, что о гемофилии у наследника родители узнали буквально в день его рождения. Поскольку рождение мальчика родители напрямую связывали с магическим влиянием Филиппа, то у них не было секретов от великой княгини Милицы, которая поддерживала связь с экстрасенсом. Уже 1 августа 1904 г. Николай II писал ей: «Дорогая Милица. Пишу тебе со слов Аликс: слава Богу, день прошел спокойно. После перевязки в 12 часов и до 9 часов 30 мин. вечера не было ни капли крови. Доктора надеются, что так будет продолжаться. Коровин остается на ночь. Федоров уезжает в город и вернется завтра. Он нам обоим чрезвычайно нравится! Маленькое «сокровище» удивительно спокойно, а когда ему делают перевязку, или оно спит, или лежит и смеется. У родителей теперь немного отлегло от сердца. Федоров говорит, что по приблизительному исчислению потеря крови за двое суток составляет от Vg до У всего количества крови»50.
Таким образом, документально у наследника зафиксированы два кровотечения. Первое – сразу же после появления на свет и второе – в начале сентября 1904 г., которое все расставило по местам. И с этого времени болезнь наследника превратилась в постоянно действующий дестабилизирующий политический фактор, обусловленный высокой степенью персонификации политической жизни самодержавной России.
К осени для императрицы свершившаяся трагедия стала очевидной, как и бессилие медиков в борьбе против этой болезни. И хотя были немедленно привлечены лучшие врачи Военно-медицинской академии, Александра Федоровна уже тогда больше надеялась на чудо, чем на медицинскую помощь. Об этих настроениях императрицы свидетельствует ее фраза в письме к царю от 15 сентября 1904 г.: «Я уверена, что наш друг оберегает тебя так же, как он берег маленького на прошлой неделе»51. Эта фраза знаменательна тем, что в ней прочитывается весь будущий сценарий трагедии этой семьи. «Друг» – это еще не Распутин, а Филипп, который был сразу же проинформирован о заболевании цесаревича.
В ноябре 1904 г. наследнику вновь понадобилась медицинская помощь. Лекарский помощник Поляков сообщал, что хирург С. П. Федоров нанес «еще два визита».
Болезнь ребенка тут же приобрела характер государственной тайны, и даже ближайшие родственники далеко не сразу узнали о страшном диагнозе. Великий князь Константин Константинович только в январе 1909 г. записал в дневнике о наследнике: «…у него болит нога, поговаривают, что это воспаление коленного сустава, но наверное не знаю»52. Вероятно, безобидные слухи о «воспалении коленного сустава» распространялись сознательно, чтобы скрыть правду о гемофилии. О разнообразии слухов, связанных с заболеванием цесаревича, свидетельствуют многочисленные мемуарные упоминания. Так, в январе 1911 г. А. А. Бобринский записал в дневнике: «У наследника нечто вроде аппендицита на почве ошибочного доморощенного медицинского диагноза»53. Впрочем, степень информированности столичного бомонда была разной. С одной стороны, уже в ноябре 1904 г. А. В. Богданович отметила в дневнике: «Про наследника говорил сегодня Штюрмер, что якобы у него есть одна болезнь, с которой он и родился, и что теперь один хирург находится неотлучно во дворце»54, а с другой стороны, американский посол в России Дж. Мэрей писал в конце 1916 г.: «Мы слышали много различного рода историй о состоянии наследника. Самой правдоподобной нам кажется версия о том, что у Алексея существуют какие-то трудности с кровообращением. Кровь, как будто, находится слишком близко от поверхности кожи»55.
А. А. Вырубова рассказывала в мемуарах, что «их величества скрывали болезнь Алексея Николаевича от всех кроме самых близких родственников и друзей»56. Болезнь скрывали столь тщательно, что, видимо, к этим «близким родственникам» не относилась даже сестра царя Ксения Александровна, которая узнала о заболевании племянника от своей сестры, великой княгини Ольги Александровны, только в марте 1912 г.: «В вагоне Ольга нам рассказала про свой разговор с ней57. Она в первый раз сказала, что у бедного маленького эта ужасная болезнь и от этого она сама больна и никогда окончательно не поправится»58.
В царской семье росли еще четыре дочери, а поскольку именно женщины являлись носителями мутантного гена, то, естественно, возникал вопрос: не будут ли дочери столь же несчастны, как их мать, родив неизлечимо больных детей? Старшая Ольга уже достигла возраста невесты, однако ей не торопились выбирать жениха. Впрочем, возможно, и женихи не торопились, хорошо представляя последствия гемофилии. Периодически звучали различные имена – от румынского принца до великого князя Дмитрия Павловича, но дальше планов дело не шло.
По свидетельству Й. Ворреса, великая княгиня Ольга Александровна была уверена, что ее племянницы являются носительницами мутантного гена. И если бы они вышли замуж, то передали бы эту болезнь своим детям. Она утверждала, что «у них бывали сильные кровотечения. Она вспоминала, какая поднялась паника в Царском Селе, когда великой княжне Марии Николаевне удаляли гланды. Доктор Скляров, которого великая княгиня представила императрице, рассчитывал, что предстоит обычная несложная операция. Но едва она началась, как у юной великой княжны обильно хлынула кровь… Несмотря на то что кровотечение продолжалось, ему удалось успешно завершить операцию»59.
Об этой тайне и порожденных ею слухах позднее писали многие мемуаристы и историки, демонстрируя самое различное отношение к данному вопросу. Промонархически настроенные авторы оправдывали действия царской семьи. Например, Е. Е. Алферьев в своей книге указывал, что «по политическим и династическим соображениям, чтобы не давать возможность врагам России использовать болезнь наследника в своих преступных целях, они были вынуждены ее скрывать»60. Историк С. С. Ольденбург в двухтомной истории царствования Николая II просто констатировал: «Болезнь наследника считалась государственной тайной, но толки о ней, тем не менее, были широко распространены»61.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
