Поток гостей не ослабевал, и в палатку после неоднократных вежливых запросов и извинений втиснулся профессор. Он фотографировал лагерь и заполз к нам погреться, рассказать и послушать последние новости. Кроме того, к доктору Этьенну его привела обеспокоенность по поводу какой-то экземы на шее и на груди. Надо сказать, что профессор, пожалуй, больше всех страдал от непосредственного контакта с суровой антарктической природой. Несмотря на то что он постоянно использовал маску, лицо его было обожжено и обморожено больше, чем у любого из нас. На опухшие и кровоточащие губы его просто больно было смотреть. Он очень сильно похудел, а тут еще эта экзема. Доктор успокоил профессора своей уверенностью в том, что все пройдет сразу же после того, как пациент употребит мазь, которую получит тут же и безо всяких рецептов. «Если же и она не поможет, — сказал доктор, извлекая из своей сумки как будто специально приготовленный для этого случая тюбик с мазью, — то у меня есть еще одно сильное средство». Этьенн был верен своей системе врачевания, основные принципы которой он неоднократно излагал мне. Главный из них состоял в психологической обработке больного, которую следовало проводить в двух направлениях: внушение больному того, что его заболевание вполне и достаточно быстро может быть излечено и что он, доктор Этьенн, абсолютно точно знает, как именно следует лечить. С участниками экспедиции, достаточно редко обращавшимися к нему за помощью, доктор вообще не слишком церемонился. Вот типичный диалог того времени: «Доктор Этьенн, у меня болит поясница». — «У меня тоже», — следовал молниеносный ответ, и больной сразу чувствовал облегчение от того, что его страдания разделяет еще кто-то и он не одинок. Не успели мы проводить счастливого профессора, как в палатку просунулась голова хорошо выспавшегося Уилла. Да, а мы-то с Этьенном мечтали немного покемарить после утомительных визитов, но не тут-то было. Этьенн предложил нашему вниманию текст обращения к народам и странам, который мы предполагали прочесть для телевидения, когда придем на Полюс. Там говорилось примерно следующее: «Мы, участники Первой международной трансантарктической экспедиции, находясь здесь, на Южном полюсе, в точке, где сходятся все меридианы, все нервы Земли, обращаемся ко всему человечеству в надежде на то, что в недалеком будущем люди всей Земли вне зависимости от национальности и всех разделяющих их границ смогут протянуть друг другу руки, обретут подлинное взаимопонимание и начнут сотрудничать в самых разных областях человеческой деятельности. Мы счастливы, оттого что чувствуем себя такой маленькой моделью будущего человечества, ибо, несмотря на все различия наших государств, языков, обычаев, культур, мы нашли взаимопонимание и только оно помогло нам пройти эту одну из самых трудных дорог на Земле и достичь цели». Это было впечатляющее обращение, и все мы одобрили его в первом чтении. Чтобы как-то привести в порядок свои чувства после проникновенного чтения Этьенна, я, оставив его наедине с Уиллом, вылез наружу с целью переставить сломанное вчера лыжное крепление. Эта процедура отняла у меня всего 10 минут. Затем я вернулся в палатку и объявил следующий номер программы выходного дня: мытье голов. Уилл почел за благо удалиться. Мне пришлось долго уговаривать Этьенна согласиться помыть голову, ведь как-никак Южный полюс впереди. Наконец, тот сдался, и мы, по очереди помогая друг другу, помыли головы. Этьенн вынужден был признать, что после этой процедуры он чувствовал себя несколько лучше и вполне готов к Южному полюсу.
В 6.30 все мы, поджав ноги по-турецки, сидели в палатке Джефа и Кейзо и ели воздушную кукурузу, запивая ее горячим сакэ. Уилл задерживался, а между тем уровень сакэ в бутылочке быстро падал. Этьенн, сидевший ближе всех к двери, высунул свежевымытую лысину из рукава палатки и два раз громко крикнул: «Уилл! Уилл! Поспеши что было сил. Если ты не поспешишь, ты получишь только…» Не дав Этьенну закончить призыв, Уилл отозвался из своей стоявшей метрах в тридцати палатки громким уханьем. Ему явно не хотелось получить то, на что намекал Этьенн, и вот мы уже сидим все вместе. Все разговоры о предстоящем Полюсе. В 8 часов радиосвязь, поэтому мы с Этьенном ушли к себе. Дома было прохладно. Прохождения не было — нас никто не слышал, а мы в свою очередь с трудом разбирали и базовый лагерь, и Пунта-Аренас. Пришедший на радиосвязь Уилл стал нашим компаньоном по легкому ужину, в связи с чем последний кончился несколько быстрее, чем я рассчитывал. Я рассказал Уиллу о вчерашнем пожаре у нас в палатке, и, что вы думаете, у них с Дахо произошел точно такой же случай сегодня утром: в нижней части горелки примуса собралось много бензина, и примус вспыхнул по всему объему, пришлось его тоже выкидывать. Это второй случай возгорания за все четыре месяца нашего путешествия. Вообще пожары в Антарктиде — страшное бедствие. Несмотря на то что в ледниках Антарктиды сосредоточено более 90 % мировых запасов пресной воды, ее часто не хватает, чтобы при остановить даже занимающийся огонь и уж тем более усмирить разбушевавшееся пламя.
28 ноября, вторник, сто двадцать пятый день.
Спали хорошо, но постоянно просыпались — сказывался отдых накануне. Всю ночь дул ветер и мела поземка. Собаки, конечно, не получили полноценного отдыха, поскольку вынуждены были постоянно лежать, свернувшись тугим клубочком. Среди ночи отвязался Кинта — очень симпатичный эскимосский пес из упряжки Кейзо. Его оптимизм в любых, даже самых сложных условиях был неистощим, и вот сейчас ему, по-видимому, надоело лежать на ветру и он отправился искать себе место получше. Несколько раз он тыкался носом в стенку палатки, потом отошел, и все стихло, наверное, улегся где-нибудь рядом с нартами.
Утром все тот же ветер. Мы находились в нижней части глубокой воронки, образованной полого поднимающейся к востоку ледниковой поверхностью. Холодный воздух, стекающий с ледникового плато, расположенного к югу от пика Кинг, наверное, и обусловливал этот постоянный ветер на дне воронки. Надо было поскорее отсюда выбираться. До пика Кинг мы шли около трех с половиной часов, преодолевая тяжелые заструги и встречный ветер. Подойдя к нему на расстояние около двух километров, мы попали в обширную зону изрезанного неширокими трещинами голубого льда. Ветер, срывающийся с перевала, который мы собирались штурмовать, был настолько сильным, что мне пришлось снять лыжи, чтобы устоять на ногах. Помогая себе палками, лавируя между трещинами, самые большие из которых едва ли достигали метра в ширину и были очень отчетливо видны на бесснежной ледяной поверхности, я вел упряжки к подножью перевала. Снизу он выглядел крутым и неровным, в правой его части виднелись многочисленные большие трещины, а слева он обрывался крутым снежным склоном к поднимающейся отвесно вверх стене пика Кинг. Примерно до середины подъема все шло нормально, правда, немного отставала упряжка Кейзо. Уилл пошел вперед с фотоаппаратом, и я решил оставить свою лидирующую позицию, чтобы помочь Кейзо. Мы с ним уперлись вдвоем в стойки нарт и общими усилиями часа через полтора одолели подъем. Особенно тяжело было собакам. Они скользили назад, падали, путали постромки и без нашей помощи вряд ли одолели бы эту гору. Поднявшись на гребень перевала, мы устроили небольшой пир по случаю очередной победы. Развернув нарты поперек ветра, который здесь, на вершине, был заметно слабее, устроившись поудобнее за ними и подставив лица солнцу, мы любовались открывшейся нам сверху картиной. Метрах в двухстах внизу под нами мы видели тот ледник, по которому только что двигались.
