Спустившись по склону метров на сто пятьдесят до того уровня, с которого еще мог видеть Уилла, я остановился. Склон купола передо мной уходил круто вниз, но я отчетливо различал его подножие и мог со всей уверенностью утверждать, что наши упряжки здесь пройдут. Во всяком случае тут требовалось меньше решительности, чем тогда, когда мы преодолевали спуск на подходе к холмам Патриот. Я дал знак Уиллу и приготовился ловить его упряжку. Склон был в основном ледяным, но с достаточно обширными участками снега, удобными для торможения. Один из таких участков я и облюбовал для встречи собак Уилла. Упряжка стремительно приближалась. Уилл, повиснув на стойках нарт, тормозил всем чем мог и даже слегка разворачивал нарты на ледяных участках. Я встал несколько в стороне, а Рекс с Пэндой развернулись в мою сторону — этого было достаточно, чтобы затормозить нарты. Я очень удивился, не увидев никого следом за Уиллом. «Они развернулись обратно», — сказал Уилл, переводя дух после спуска. «Вот так да! — подумал я. — Вот так международная солидарность!» Сколько раз до этого мы попадали в сходные и значительно более сложные ситуации, блуждая в неизвестных трещиноватых районах при полном отсутствии видимости, но никогда не разделялись так, как сегодня, при прекрасной погоде, видимости и полном контроле над ситуацией. Но, увы, Западная Европа не поддержала дружных усилий США и СССР в поисках путей выхода из кризиса.
Отсюда с нашего склона было хорошо видно все плато, по которому должны были пройти повернувшие обратно упряжки, и мы, спустившись со склона, могли без труда присоединиться к ним. Поэтому решили с Уиллом подождать здесь и, развернув нарты поперек ветра, устроились поудобнее. По моим расчетам, ребятам потребовалось бы два-три часа, чтобы обойти этот купол. Уилл достал большую плитку шоколада. Горди, моментально отреагировав на шелест фольги, поднялся и подошел к нам посмотреть, чем мы занимаемся. Осмотр, вероятно, его вполне удовлетворил, и он улегся тут же около наших ног. Солнце забралось уже высоко и изрядно грело. Жалко было терять время при такой погоде. Прошло минут сорок или пятьдесят, и я увидел, как сверху точно по нашему следу катит Этьенн, а за ним и все остальные. Я страшно обрадовался и бросился навстречу с распростертыми объятиями. Однако получил несколько неожиданный прием. Жан-Луи прямо на ходу, что называется, не снимая лыж, обрушился на меня с гневной критикой. В том, что он говорил все это совершенно серьезно, не было никаких сомнений — лицо его изменилось и стало некрасивым, губы поджались и голос звучал резко и пронзительно: «Ты что ж думаешь, если у тебя так много сил, то не надо подключать голову. Куда ты нас привел?!» Я опешил, так как не ожидал подобной реакции. Повторяю, мы попадали в ситуации и похуже, но никогда ничего подобного не было. Поскольку я считал, что подобные обвинения не по адресу и высказаны в неподобающей форме, то в долгу не остался, заявив, что задним умом все крепки и со стороны, конечно, лучше видно — куда идти и как, но сейчас, когда мы уже оказались здесь и без излишнего риска могли продолжать путь, все эти претензии, на мой взгляд, были совершенно неправомерны. Далее я просто сказал Этьенну, чтобы он не считал себя самым умным.
Пока мы, как два бойцовых петушка, наскакивали друг на друга, остальные молча стояли рядом и не вмешивались, собаки тоже хранили нейтралитет. Мы одновременно закончили наши обвинения, а затем обнялись, похлопав друг друга по спине. Внешне конфликт был исчерпан. Джеф подъехал к нам и сказал, что во всем происшедшем есть какая-то доля и его вины — ведь курс мы с ним выбирали вместе. Итак, восстановив боевые порядки, мы двинулись дальше.
Спуск был пройден на отлично, и через 15 минут мы уже ковырялись в огромных застругах, которыми было покрыто плато. Заструги располагались так часто и были такими высокими, что мне приходилось буквально выбирать дорогу, иногда меняя курс чуть ли не на 90 градусов. Все время пока я шел, у меня не выходил из головы сегодняшний конфликт с Этьенном. Я рассмотрел ситуацию с разных сторон, но все время приходил к одному и тому же выводу: ребята зря повернули назад. В этой ситуации мне больше импонировало поведение Уилла, который доверял мне и не паниковал раньше времени. Здесь, как и в случае, когда он первым спустился с холма перед базовым лагерем, одолев спуск, признанный Этьенном непреодолимым, Уилл оказался на высоте положения как руководитель экспедиции. Второй руководитель, Этьенн, в обоих случаях, на мой взгляд, проявлял излишнюю нервозность. Я чувствовал, что имею достаточный запас и духовных и физических сил, чтобы брать на себя в этой экспедиции самое трудное: постоянно, без смены идти впереди, каждое утро, невзирая на погоду, обходить все палатки с тем, чтобы просто сказать ребятам «Доброе утро» на их родном языке, и это было необходимо и важно (когда я несколько раз пропускал свои утренние обходы, ребята говорили мне, что им чего-то здорово не хватало по утрам, а именно моего голоса за стенкой палатки). Я вообще старался сделать так, чтобы всем со мной было легко, сознательно превращая себя в некую губку, впитывающую все заботы и печали своих товарищей. А во время сегодняшнего разговора с Этьенном на склоне злополучного купола я не выдержал и сорвался. Какой-то осадок в душе после ссоры все же остался, и я уже вечером, когда мы сидели в палатке, предложил Этьенну выкурить по сигарете в знак полного и окончательного примирения. Тот даже удивился: «Да что ты, Виктор! Я уже и думать забыл об этом, как только мы обнялись. Тем более что это был ты. Я бы никогда не поступил так, например, с Кейзо, зная, что подобная отповедь его надолго выведет из строя, — улыбнувшись, продолжил Этьенн, — а что касается тебя или меня, так здесь все проще — покричали, покричали и успокоились, не так ли?» — и он опять улыбнулся. Улыбка очень его украшала, а поскольку он улыбался довольно часто, то я привык именно к такому выражению его лица» а не к тому, какое я увидел сегодня днем на склоне. Разумеется, и у меня оно было далеко не ангельским, но я его, к счастью, не видел.
Как я уже сказал, после спуска на плато мы попали в зону сильных застругов, которые продолжались всю вторую половину дня и были очень высокими и частыми. Вокруг, насколько хватало глаз, вся поверхность была покрыта острыми снежными гребнями. Я шел вперед, указывая лишь направление, а каждый экипаж сам старался выбрать дорогу для своих нарт, чтобы не перевернуться. Не так-то просто было найти даже клочок ровной поверхности для установки палатки. Джеф и Кейзо водрузили свою пирамиду на вершине огромного плоского заструга, а мы с Этьенном расположились совсем рядом, между двумя могучими гребнями.
