Третьей уступкой Керенского было освобождение арестованных за восстание 3-5 июля большевиков. Правительство, конечно, только что требовало осуждения «мятежа» Корнилова на том же основании, на каком был осужден «мятеж» большевиков. Но теперь, когда «мятеж» Корнилова был подавлен, а большевики могли безнаказанно грозить новым восстанием в Петрограде, теперь слишком строго выдерживать этот принцип равного воздаяния не приходилось.
Вожди «революционной демократии» уже довольно давно настаивали на пересмотре дела о большевиках. Под влиянием этих настояний А. С. Зарудный уже раньше вытребовал следственное дело у прокурора палаты Н. С. Каринского, задержал его у себя больше трех недель и тем фактически приостановил ход следствия. Хотя Каринский не соглашался на освобождение арестованных лидеров, Троцкого и Луначарского, тем не менее Зарудный освободил последнего. На другой день «Известия Совета рабочих и солдатских депутатов» заявили, что Каринский должен быть уволен. Действительно, через два дня министр юстиции пригласил прокурора палаты к себе. Он начал с того, что полностью одобрил действия Каринского в деле большевиков и оглашение им материалов следствия, но закончил предложением Каринскому занять высшую должность старшего председателя судебной палаты. На заявление Каринского, что «именно теперь, ввиду требования Совета, он не хочет уступать и не желает повышения», Зарудный после долгих уговариваний, наконец, напрямик сказал ему: «Как трудовик я обязан подчиниться партийной дисциплине. Раз Совет требует от меня вашего ухода, я должен это сделать. Для Временного правительства требование Совета обязательно. Если я не подчинюсь, я должен буду покинуть свой пост». Тогда Н. С. Каринский после размышления послал Зарудному письмо: «Считаясь с тяжелым положением министра юстиции, соглашаюсь на повышение».
Все это происходило до корниловского восстания и отчасти до Московского совещания. 30 августа назначен был преемник Каринского Карчевский, и перемена отношения правительства к делу большевиков немедленно сказалась в том, что было решено освободить всех арестованных, против которых не имелось уголовных обвинений. Специально назначенная комиссия по проверке законности содержания большевиков под стражей выяснила к 1 сентября, что из 87 большевиков, заключенных по делу о восстании 3-5 июля, и 12 других заключенных большевиков нет ни одного, который заключался бы под стражей без законных оснований. Однако же после возобновленного исполнительным комитетом 2 сентября требования об отпуске арестованных большевиков правительство решило с этим не считаться. Карчевскому было рекомендовано изменить меру пресечения, что он и исполнил. 4 сентября был освобожден под залог Троцкий. Вместе с ним освобождены несколько большевиков — солдат и матросов с «Авроры», 5 сентября — еще несколько матросов и солдат. 6 сентября вопрос об освобождении большевиков был поставлен ими и эсерами в Петроградской городской думе, и одновременно по городу стали ходить тревожные слухи о предстоящем в этот день выступлении большевиков-рабочих. 9 сентября петроградский Совет принял резолюцию, требовавшую дать «товарищам Ленину и Зиновьеву (уклонявшимся от ареста) возможность открытой деятельности в рядах пролетариата, немедленно освободить на поруки всех революционеров, которым предъявлены политические обвинения, и назначить немедленно же общественно-авторитетную проверку всего следственного производства». Освобождение большевиков на поруки продолжалось в течение всех этих дней.
Из других требований «революционной демократии» легко было исполнить требование о роспуске Государственного совета и Государственной думы. Об этом в эти первые дни сентября был уже заготовлен указ. Но Керенский еще раз не решился поднять руку на учреждение, создавшее его собственную политическую репутацию. Опубликование указа было отложено. В октябре все равно полномочия 4-й Государственной думы оканчивались.
Резолюция исполнительного комитета требовала от правительства сотрудничества с комитетом борьбы с контрреволюцией. Между тем «директория» тотчас после своего сформирования поспешила (4 сентября) объявить закрытыми все отделения «комитетов спасения революции» по всей России. Центральный «комитет борьбы» решил просто не признавать этого распоряжения и на следующий же день принял резолюцию, в которой, «констатируя с чувством глубокого удовлетворения энергию и стойкость, проявленные местными органами революционной демократии в деле борьбы с контрреволюцией, выражал уверенность, что соответствующие местные органы ввиду продолжающегося тревожного состояния будут работать с прежней энергией и выдержкой, в тесном общении с комитетом народной борьбы с контрреволюцией». Другими словами, орган исполнительного комитета прямо призывал к неповиновению правительству, которому исполнительный комитет только что повторно обещал поддержку. Это еще яснее было подчеркнуто межрайонным совещанием при петроградском Совете, в резолюции, принятой 6 сентября: «Обсудив приказ Керенского о роспуске революционных организаций по борьбе с контрреволюцией, межрайонное совещание констатирует, что в тревожные дни вооруженного выступления буржуазии против революции, когда Временное правительство оказалось бессильным и растерянным, вся тягость борьбы... пала на плечи этих организаций, созданных по почину авторитетных демократических учреждений... Не признавая за правительством права роспуска революционных организаций, созданных авторитетными учреждениями, совещание постановляет: революционных организаций по борьбе с контрреволюцией, созданных межрайонным совещанием, не распускать, о чем и довести до сведения Центрального исполнительного комитета».
Победа большевиков. Значение, приобретенное большевиками после корниловского восстания, помимо всех этих требований, предъявленных правительству, и уступок последнего, было еще раз подчеркнуто проверкой голосования, низвергнувшего президиум петроградского Совета на заседании в ночь на 1 сентября. На заседании петроградского Совета 9 сентября, необычайно многолюдном, сложивший свои полномочия президиум Чхеидзе—Церетели поставил вопрос, было ли голосование 1 сентября случайным результатом отсутствия части членов, как тогда же заявил представитель солдат, или же принятие Советом большевистской резолюции означает полную перемену тактики, которой Совет доселе следовал. Большевики попробовали было подменить политический вопрос тактическим, предложив вообще переизбрать президиум на начале пропорционального представительства и ввести туда большевиков и интернационалистов. Но Церетели решительно возражал. «Вы, большевики, — говорил он, — объясняете голосование как перемену настроения всего петроградского пролетариата. Мы должны знать, так это или не так, ибо поддерживать и проводить тактику большевиков мы не можем». Проект резолюции, предложенной меньшевиками и эсерами, гласил, что резолюция 1 сентября принята в случайном составе и не соответствует общеполитической линии Совета, что петроградский Совет вполне доверяет прежнему президиуму в перечисленном составе. После инцидента, вызванного тем, что имя члена президиума Керенского в списке отсутствовало (чем ослаблялась позиция противников, но ставился в двусмысленное положение сам Керенский), поименное голосование констатировало поражение Церетели, Чхеидзе, Гоца и прежнего президиума. За резолюцию меньшевиков было подано 414 голосов, против нее — 619 при 67 воздержавшихся. Церетели получил ответ, который сам провоцировал. Прежняя линия Совета была осуждена. Очередь теперь была за большевиками.
Как видим, политическое положение, при котором правительству приходилось доканчивать свое переустройство и из «совета пяти» превратиться в полный кабинет, было для него неблагоприятно. Соблюдая внешнюю видимость независимости от «революционной демократии», которой оно фактически было вынуждено делать одну уступку за другой, и поддерживая принцип неподчиненности власти тому «демократическому совещанию», которое через десять дней должно было собраться, «правительство пяти» обещало пополнить свой состав «в ближайшие дни». Действительно, отложив пока вопрос о пополнении кабинета кадетами и торгово-промышленниками, Керенский немедленно повел переговоры о пополнении социалистической части кабинета. На место Зарудного был назначен П. Н. Малянтович, к кандидатуре которого Совет, как говорили, относился сочувственно. Место Ольденбурга должен был занять С. С. Са-лазкин, приятно удививший «демократию» на Московском совещании своим присоединением от имени земства к формуле 14 августа. Больше всего Советы были недовольны назначением генерала Алексеева и кандидатурой кадета Н. М. Кишкина на важный пост министра внутренних дел. Но генерал Алексеев сам понял несовместимость своего присутствия во главе штаба с предстоявшей радикальной чисткой Ставки и высшего командного состава: он печатно заявил свой протест против нового курса, как ведущего к гибели армии. Министерство же внутренних дел было предложено отдать министру-социалисту, не возбуждавшему возражений Совета, А. М. Никитину, министру почт и телеграфов.
