— Без лишних слов следую за вами в кильватере, — ответил обладатель индийского шарфа и впервые за все время беседы почтительно обнажил голову перед молодым офицером. — Хоть я еще и не женат, считайте меня помолвленным.
Нет надобности излагать дальнейшую беседу двух моряков. Младший по положению разговаривал довольно непринужденно до тех пор, пока они не достигли берега и не стали видны с корабля ее величества, а затем Румпель с тактом бывалого моряка перешел на почтительный тон, как того и требовала разница в положении.
Полчаса спустя порывы берегового ветра наполнили три марселя «Кокетки», стоявшей на одном якоре, и вскоре, подгоняемая свежим юго-западным ветром, она прошла через Нарроус. Это передвижение не привлекло ничьего внимания. Вопреки саркастическим замечаниям олдермена ван Беверута, крейсер был далеко не праздным, а его выход в открытое море — столь обыденным явлением, что это не вызвало никаких толков среди лодочников и жителей побережья, единственных свидетелей отплытия корабля.
Глава VII
Не кормчий я, но будь ты так далеко.
Как самый дальний берег океана, —
Я 6 за такой отважился добычей.
Шекспир, «Ромео и Джульетта»
Чудесное сочетание моря и суши, освещенных яркой луной на 40° северной широты, ласкает взор. Такую картину должен создать в своем воображении читатель.
Широкое устье Раритана укрыто от ветров и морских волн длинным, узким, низким мысом, или косой, которая на смеси голландского и английского языков, обычной для названий мест, лежащих в пределах бывших Объединенных провинций Голландии, называется Санди-Хук. Этот отросток суши намыт никогда не прекращающимся прибоем с одной стороны и встречными течениями мно-гих рек, впадающих в бухту, — с другой. На юге коса обычно соединена с низкими берегами Нью-Джерси, но временами — и так бывает несколько лет кряду — море промывает между основанием косы и материком узкий пролив, и тогда Санди-Хук становится островом. Именно так и было во время описываемых нами событий.
Со стороны океана коса представляет собой гладкое песчаное побережье, обычное для всего джерсийского берега, в то время как ее внутренняя сторона изрезана заливчиками и бухтами, удобными для стоянки судов, ищущих укрытия от непогоды.
Одна из этих стоянок представляет собой живописный круглый залив, где в полной безопасности от любых ветров могут отстаиваться корабли неглубокой осадки. Гавань эта, или, как ее попросту называют, бухта, находится у основания косы и непосредственно сообщается с проливом, о котором уже говорилось выше. Шрусбери, маленькая речка в несколько сот футов шириной, течет параллельно берегу с юга и впадает в залив неподалеку от бухты. Местность между рекой и морем почти такая же, как на косе, низменная и песчаная, хотя не вовсе бесплодная. Там, где земля не распахана, можно видеть естественные луга и небольшие сосновые и дубовые рощи. Западный берег реки круто поднимается вверх и переходит в гору, у подножия которой олдермен ван Беверут по причинам, которые станут ясны читателю по мере развития нашего повествования, счел удобным построить свой загородный дом, названный им, в соответствии с голландским обычаем, «Сладкая прохлада».
Манхаттанский бюргер, любящий уединение и чистый воздух, вряд ли мог бы найти лучшее место для виллы. Примыкающие к его поместью земли уже в начале того века принадлежали семейству Хартсхорн, которое владеет ими и поныне. Их владения были обширны, и поблизости не было других поселенцев. Если добавить, что тамошняя земля в то время не представляла почти никакого интереса для сельского хозяйства, станет ясно, что у колонистов не было ни причин, ни возможностей вторгаться сюда. Дующие с океана ветры приносили с собой прохладу, освежая и без того живительный и благотворный для здоровья воздух. Ограничившись этим кратким рассказом о месте, где произошли многие излагаемые вами события, мы перейдем к более детальному описанию обиталища олдермена.
Вилла «Сладкая прохлада» представляла собой невысокое, неправильной формы кирпичное здание, выбеленное в чисто голландском вкусе. Повсюду виднелись многочисленные фронтоны и флюгера, десяток вычурных дымовых труб и бесчисленные вышки, предназначенные специально для того, чтобы аисты могли вить гнезда. Однако, к огорчению добропорядочного архитектора, который, подобно многим другим, не расставался здесь с привычками и вкусами, более подходящими для Старого Света, вышки эти оставались незаселенными; и, хотя все негры в округе хором утверждали, что аисты в Америке не водятся, архитектор не переставал выражать свое удивление по этому поводу. Перед домом был разбит небольшой, обсаженный кустарником чистенький газон. Два старых вяза казались сверстниками горы, у подножия которой они росли. Естественная терраса, на которой стояло здание, постоянно находилась в тени. Здесь было высажено много фруктовых деревьев, среди которых росли дубы и сосны. Спереди терраса круто обрывалась к устью реки. Короче говоря, это было обширное, но скромное загородное поместье, в котором не были забыты никакие удобства, хотя в отношении архитектуры хвастаться было нечем, если не считать ржавых флюгеров да замысловатых дымоходов. Чуть поодаль от главного здания, ближе к реке, располагалось несколько домиков для негров; тут же находились вместительные амбары и конюшни, значительно превышающие надобности поместья. Периагва, на которой владелец «Сладкой прохлады» пересек залив, стояла у небольшого деревянного причала под самым домом.
Мелькание огней, снующие по территории негры, шум и суматоха свидетельствовали о прибытии хозяина. Но постепенно суета улеглась, и, прежде чем часы пробили девять, освещение дома и наступившая тишина возвестили о том, что утомленные дорогой господа разошлись отдыхать в отведенные для них покои. Угомонились и негры: глубокий сон воцарился в их скромных жилищах.
Северный флигель виллы, обращенной, как помнит читатель, фасадом на восток, то есть к реке и океану, был особенно густо окружен кустарником и невысокими деревьями и отличался по стилю от остальных частей здания. Он был воздвигнут специально для красавицы Барбери и на ее средства. Здесь наследница двух состояний вела свое собственное маленькое хозяйство, когда находилась вне города, развлекая себя теми милыми женскими занятиями, которые соответствовали ее годам и наклонностям. Воздавая должное красоте и происхождению Алиды, галантный Франсуа назвал ее покои «La cour des Fees» [84]. Название привилось, хотя и в несколько искаженном звучании.
