— Алида!.. Я мало вращаюсь среди тех, кто знаком с тонкостями и условностями света. Я очень люблю свою профессию и не удивительно, что поверил, будто кто-то другой может смотреть на нее такими же глазами, как и я! Но, как только вы сказали, что письма эти написаны не вами… Нет, нет, ваше негодование неуместно! Я понимаю, мое тщеславие обмануло меня… Но заблуждение позади, и, признаюсь, я рад тому, что ошибся.
Алида улыбнулась, и лицо ее просветлело. Она была счастлива тем, что вернула уважение своего поклонника, и недавнее разочарование лишь усилило это чувство радости. Наступило долгое молчание, которое, к счастью, прервало возвращение Франсуа.
— Mam’selle Alide, voici de l’eau de la fontaine, — произнес камердинер. — Mais Monsieur votre oncle s’est couche, et il a mis le clef de la cave au vin dessous son oreiller. Ma fois, ce n’est pas facile d’avoir du bon vin du tout, en Amerique, mais apres que Monsieur le Maire s’est couche, s’est toujours impessible; voila! [86]
— N’importe, mon cher; le Capitaine va partir; et il n’a plus soif [87].
— Но есть сколько угодно джин, — продолжал камердинер, не скрывая своего сочувствия к гостю. — Хотя я знай, мосье Ладло джентльмен с тонкий вкус и не любить такой крепкий питье.
— Ему и так уже досталось больше, чем положено для одного раза, — промолвила Алида, даря своего кавалера улыбкой, при виде которой тот не знал, роптать ли ему на судьбу или радоваться. — Благодарю тебя, Франсуа. Можешь быть свободен, как только проводишь капитана. Посвети ему, пожалуйста.
И, попрощавшись, она дала понять, что желает остаться одна.
— Приятная у вас служба, мосье Франсуа, — вздохнул капитан, когда камердинер со свечой в руке проводил его до парадной двери. — Многие благородные джентльмены могли бы позавидовать вам…
— О да, мосье! Это большой плезир служить мамзель Алида. Я носить ее веер, книги, но что есть до вина, мосье капитан, это всегда невозможно после мосье олдермен идти спать…
— Ах да, книга! Кажется, сегодня у вас была приятная обязанность нести книгу прелестной Алиды?
— Да, да, это есть правда. Творений мосье Пьер Корнель. Говорят, мосье Шекспир позаимствовал у него много хороший выражения.
— А записка между страниц? Вам и она была поручена, добрый Франсуа?
Камердинер остановился, пожал плечами и, приложив длинный желтый палец к своему огромному орлиному носу, задумался. Затем, покачав головой, продолжал освещать капитану путь.
— О письмо я не знать ничего, — бормотал он, как обычно безбожно коверкая английский язык. — Возможно, он была там, потому что, мосье капитан, мамзель Алид говорила мне: «Будь осторожный». Но я ничего не видать. Может быть, это был хороший отзыв о поэзи мосье Пьер Корнель. Quelle genie que celui de cet homme la! — n’est ce pas, Monsieur? [88]
— He в этом дело, добрый Франсуа, — сказал Ладлоу, опуская в руку камердинера гинею. — Если вы когда-нибудь узнаете, что случилось дальше с этим письмом, сообщите мне. Спокойной ночи. Засвидетельствуйте мое почтение мадемуазель…
— Bon soir, Monsieur le Capitaine; c’est un brave Monsieur que celui-la, et de tres bonne famille! Il n’a pas de si grandes terres, gue Monsieur le Patteroon, pourtant, on dit, gu’il doit avoir de jolies maisons et assez de rentes publi-ques! J’aime a servir un si genereux et loyal maitre, mais, malheuresement, il est marin Г M. de Barberie n’avait pas trop d’amitie pour les gens de cette profession lal [89]
Глава VIII
…Ну, дочь, домой!
Быть может, я сейчас же возвращусь.
Все сделай, как сказал я; да запрись;
Запрись плотней — найдешь верней, —
Пословица хозяйственных людей.
Шекспир, «Венецианский купец»
Алида так решительно распрощалась со своим поклонником, желая поразмыслить над случившимся, а также над неприличием столь позднего визита. Но, как и все люди, действующие под влиянием мгновенных порывов, оставшись наедине, она раскаялась в своей опрометчивости. Девушка вспомнила множество вопросов, которые ей хотелось задать капитану Ладлоу, чтобы выяснить эту загадочную историю с письмом, но время было упущено. Ладлоу ушел, и Алида затаив дыхание прислушивалась к удаляющимся шагам молодого офицера, пробиравшегося сквозь кустарник. Франсуа появился в дверях, чтобы еще раз пожелать молодой госпоже спокойной ночи, и Алида осталась одна; женщины того времени и той страны обычно не прибегали к помощи служанок для свершения утреннего или вечернего туалета.
Было еще рано, а только что окончившееся свидание отбило у Алиды всякое желание спать. Поставив подсвечник в дальний угол комнаты, девушка вышла на балкон. Луна поднялась выше, освещение моря изменилось. Но, как и прежде, глухо рокотал прибой, по-прежнему смутно и тяжело вздыхал океан, а горы и деревья отбрасывали такие же мягкие тени. «Кокетка» все еще стояла на якоре неподалеку от мыса, и воды Шрусбери, поблескивая, стремились на юг, туда, где они скрывались за высоким, почти отвесным утесом.
Кругом царила глубокая тишина, ибо, кроме усадьбы семьи Хартсхорн, на многие мили окрест не имелось других поселений. Несмотря на пустынный характер местности, здесь было совершенно спокойно; ни о каком разбое не было и речи. Миролюбие и простота нравов колонистов, населявших эти края, вошли в поговорку; пираты, которые в те времена наводили страх на мореплавателей в восточном полушарии, не посещали здешние берега.
Вопреки обычному спокойствию и несмотря на поздний час, Алида, пробыв на балконе всего несколько минут, неожиданно услышала поскрипывание весел. Удары весел по воде были размеренны, они доносились издалека и еле слышно, и все же она не могла ошибиться, настолько хорошо знакомы были ей эти звуки. Подивившись поспешности Ладлоу — прежде он никогда не торопился покинуть ее, — девушка перегнулась через перила, пытаясь увидеть отплывающую от берега лодку. В любое мгновение она могла выйти из прибрежной тени и показаться на лунной дорожке, проходящей почти рядом с крейсером. Но все старания Алиды были тщетны — лодка не появлялась; скрип весел затих. Фонарь по-прежнему горел на носу «Кокетки», свидетельствуя о том, что капитана нет на борту.
Вид прекрасного судна с его стройным рангоутом, паутиной снастей, медленно и величественно покачивающегося на вялой волне при свете луны, особенно радует взор и действительно являет собой впечатляющее зрелище. Алида знала, что более сотни людей спали внутри этой черной молчаливой громады, и незаметно для нее самой ее мысли обратились к их рискованному ремеслу; она думала о моряках, живущих на одном месте, но объездивших целый свет, об их прямоте и мужестве, о преданности делу тех, кто живет на берегу, о том, какой тонкой нитью связаны они с остальным человечеством, и, наконец, о непрочных семейных связях и о той репутации непостоянства, которая сопутствует морякам и, очевидно, является естественным результатом их образа жизни.
