- Когда поезд? - спросил поспешно, потому что ему показалось, что он слишком долго оформлял про себя это решение.
- В час с минутами.
- Жалко, не успею, - виновато улыбнулся. - Как раз лекция.
- Ничего. Я ведь на неделю и потом чемодан легкий. А ты тут живи.
Сеничкин ответил что-то неопределенное в том смысле, что совсем неважно, где он будет ее ждать.
"Конечно, неважно, - подумала Инга. - Ему все неважно. Он принес и он унесет свой портфель. Даже такси брать необязательно".
Ночью она долго лежала с закрытыми глазами, притворяясь спящей и чувствуя, что он тоже не спит. Ей хотелось, чтобы быстрей наступил понедельник и она бы уже сидела в плацкартном вагоне.
В воскресенье утром они встали не выспавшись и Алексей Васильевич неожиданно объявил, что ему надо к отцу в больницу. Он забыл, что раньше обмолвился Инге, мол, в Кремлевку пускают с двух. И она не стала уличать его во лжи, понимая, что ему сейчас так же, как ей, не по себе. Для него она тоже уже не здесь, а в спешащем на Кавказ поезде.
- Хорошо. А я пока соберусь, - сказала, тоже забыв, что вчера вечером говорила, что почти ничего с собой не возьмет.
Но когда за Алексеем Васильевичем хлопнула дверь, Инга тотчас влезла на стул, сняла со шкафа старый небольшой фибровый чемодан и начала набивать его вещами.
Было начало двенадцатого и она, вырвав из тетради лист, написала:
"Алеша!
Они только что звонили, и я попытаюсь переменить билет на сегодня. Целую. Инга".
Большего выдавить она не смогла.
Через четверть часа, когда с не таким уж легким чемоданом Инга быстро шла по Спасской к остановке троллейбуса, вдруг из параллельного Докучаеву Скорняжного переулка вынырнула на Спасскую странно знакомая фигура с небольшим железным ящиком в правой руке.
- Ига, - крикнула женщина, узнав сначала курчевскую машинку, а потом Бороздыку.
Тот обернулся, являя собой важность и относительное благополучие, поскольку карман был пристрочен и пуговицы на двубортном пальто пришиты, хотя и в один ряд.
- Тоже отбываете? - спросил Бороздыка. - А где наш доцент?
- В Кремлевку поехал. А вы за иконами? Зачем же лейтенанта ограбили? кивнула на железный ящичек. - Вы же печатать не умеете.
- Ничего. В поезде научусь.
- Знаете, Ига, верните Борису машинку. Вы непременно ее сломаете или где-нибудь забудете. А то чего доброго презентуете кому-нибудь.
- Ну вот еще. Не каркайте. У нас по части угадайки Марьяна Сергевна. Или соревнуетесь?
- Ига! Честное слово, верните, - не обращая внимания на выпад, сказала Инга и, поставив чемодан на мокрый тротуар, протянула руку к железному ящику.
- Ну, ну... бросьте, - отвел Бороздыка руку с ящиком за спину. Лейтенант хамить себе позволил, словно в казарме. Нет и нет, - попятился от аспирантки.
- Ну, хотите, вот в лужу плюхнусь, - чуть не со слезами говорила, представляя, как не хотелось Борису отдавать Бороздыке машинку. - Ну, хотите... ну, что хотите для вас сделаю.
- Спасибо. Теперь уже нет необходимости, - схамил Бороздыка, но тут же, испугавшись, перебежал на другую сторону улицы и заспешил к себе домой.
"Сволочь! Сволочь!" - хотелось ей крикнуть во все горло вслед Иге, который, убегая, небрежно размахивал пишущей машинкой, словно это был пустой бидон из-под керосина.
- Негодяй, - сказала довольно громко и тут же подняла руку, потому что с Садового в Спасскую свернуло свободное такси. Водитель, развернувшись, довез ее до площади Курского вокзала, где ей в кассе без всяких отговорок обменяли билет и, сунув чемодан под нижнюю полку, Инга еще долго ходила по перрону, отчаянно сожалея, что нельзя позвонить лейтенанту. Может быть, тогда он пошел бы к Бороздыке и силой отнял машинку.
И оттого, что ей неловко стало перед Борисом, она все время до отхода поезда сочиняла в уме письмо, которое собиралась написать ему из Кисловодска.
О встрече с отцом и матерью она пока старалась не думать.
- Послезавтра Кларку режут, а она, бедняга, плачет. Просила шмутки принести. Сбежать хочет, - сказала Марьяна. - Уверяет, что сон видела, будто помрет. Не жалко ее?
- Жалко, - пробурчал Курчев. Они снова курили в темноте.
- Ничего тебе не жалко. Ведь сбежал тогда, а? Телеграммку отстукал, а сам - дёру. Все вы такие, - беззлобно вздохнула Марьяна. - Но и мы не лучше. В больницу хоть придешь?
- Приду.
- И в больницу не придешь. Побоишься, чтоб чего-нибудь Кларка не подумала. Не бойся. Я ей сказала, что у тебя роман с мадмуазель аспиранткой.
- Хватит...
- Не хватит, а только начинается... Мадмуазель вчера укатила в Кисловодск.
- Врешь!
- Ладно, не пыжься. Я не ревную. Давно пора по Екклезиасту все вернуть на круги свои. Ты женишься на мадмуазели, я рожу Лешке пащенка, а Кларке взрежут шею и она увидит алмазное небо.
- У тебя просто...
- Просто не просто, а пора остепениваться!..
- Бедный Ращупкин!..
- Не хами, - толкнула его локтем. - Поссоримся. А я тебе, ох, еще как пригожусь!.. В шарашкино ателье поступишь?
- Наверно. А может, и нет. Погляжу.
- Глядеть нечего. Надо сразу поворачиваться, туда или сюда. Я тут думала о тебе. В конце концов, не обязательно идти куда-то служить. Можно и черной работой кормиться, вроде Бороздыки. Кстати, взял у тебя машинку?
- Ага.
- Ну и балда! Придется новую покупать, а второй такой не достанешь. Так вот, можно и на черной халтуре жить. Жорка Крапивников подкинет и еще в другом месте, и в третье влезешь. Парень ты не ленивый. Платят там, понятно, жиденько, но как-нибудь обернешься, а остальное время будешь писать свое. Это тот же "угол" Достоевского, то же подполье, но сверху облегаленное. Литературный работник и все такое... Только за, скажем, восемь сотен вкалывать придется, как другому за восемь тыщ. И сил, конечно, на свое не так чтобы много останется. Но ты парень могутный. Авось, кровью харкать не скоро начнешь и чего-нибудь для себя успеешь. Жутко жалко тебя, Борька! Но без таких идиотов, может, еще хуже...
- Не знаю, - смутился Курчев неожиданностью последней фразы.
Поднявшись на другой день в девятом часу, Борис никак не мог поверить, что своими руками отдал позавчера Бороздыке машинку. Марьяна еще не просыпалась, но соседка была на дежурстве и он мог бы прекрасно устроиться в кухне за своим столом. Жажда деятельности прямо-таки распирала лейтенанта. Расхристанный, как Чапаев, в бриджах, в нижней рубахе и тапках на босу ногу, он слонялся по коридору и кухне, нетерпеливо ожидая ухода Марьяны.
Ночной разговор разбередил Бориса не из-за одного сообщения об Ингином отъезде. Инга была далеко не только географически. Она была далеко в нем самом. Он так глубоко ее запрятал, словно она была куском динамита или адской машиной, и он даже боялся думать о ней. Он думал о себе.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
