— Я написал Лайцзе-лу тысячу писем, но каждое из них я изорвал в мелкие клочки. Я знаю, что несправедлив к ней, что должен рассказать ей правду, но все откладываю и откладываю — ведь это разобьет ей сердце. Видит Бог, у нее будет причина ненавидеть меня. Я буду просто еще одним ненадежным и бесчестным чужестранцем. Ни на что не годным иноземным дьяволом.
— Может быть, вам обоим было бы легче, если бы ты сам отправился в Кантон и сам ей все рассказал? По крайней мере, тогда она бы знала, что ты говоришь правду, — сказала Джудит.
— Я знаю и каждый день борюсь с этим искушением. Но я не могу. Я слишком хорошо знаю себя, Джудит. Как только я вновь увижу Лайцзе-лу, в ту же секунду душа моя так устремится к ней, что я откажусь от всего ради нее. И от моей чести, и от того, что еще осталось от моего доброго имени. От компании и ее будущего. Даже от Джулиана. Я тогда больше никогда не покину ее, даже если мне придется жить в изгнании до конца моих дней.
— Тогда ты не оставляешь себе никакого выбора.
— Я знаю. Она ожидает моего возвращения не раньше чем через полгода или год, и я планирую отправить ей письмо с объяснением и особый подарок. Клипер, не похожий ни на один из существующих или тех, что когда-то будут построены. Я назову его в ее честь, и мне лишь остается надеяться, что она поймет меня.
— Если она такая, как ты говоришь, то я уверена, что она обязательно поймет, — сказала Джудит и помолчала. — Но это лишь часть того, что необходимо сделать, Джонни. Рано или поздно тебе нужно будет наладить отношения с… матерью Джулиана.
— Мы с Луизой слишком долго знаем друг друга, и между нами никогда не было любви. Нам не следовало слушать наши семьи, но мы были слишком молоды и слишком наивны, чтобы ослушаться. Хотя я вовсе не пытаюсь оправдать то, что случилось.
— Здесь не может быть никаких оправданий, — сказала Джудит. — Луиза Рейкхелл — твоя жена.
— Я никогда не забываю об этом, я просто не могу забыть. Но я уверен, что в этом мире есть и другие браки без любви, десятки тысяч таких браков, — сказал он гневно.
— Ты так уверен, что твой брак совершенно лишен любви? — спросила Джудит тихим голосом.
— Конечно! Ты что, не слушала меня? — В голосе Джонатана звучала мука.
— Я сейчас думала о том, что чувствует Луиза. Свое отношение ты выразил очень ясно.
— Луиза также не любит меня и никогда не любила, — сказал Джонатан. — Мы обручились, потому что этого от нас ожидали родители, и однажды ночью мы поддались животной страсти, которая свойственна юности. Вот насколько просты наши отношения.
— Я думаю, ты ошибаешься, — сказала его сестра.
Джонатан уставился на нее, широко раскрыв глаза.
— Я тоже знаю Луизу всю ее жизнь, — сказала Джудит. — Она страшно стеснительная и сдержанная, потому что всегда над ней довлела ее мать. Не нужно быть гением, чтобы понять это, Джонатан. Но я наблюдала за ней, когда она смотрит на тебя, особенно тогда, когда ты этого не замечаешь. Я ведь тоже женщина, так что у меня, помимо ума Рейкхеллов, которым наградил меня Господь, есть еще и интуиция. Я готова поклясться на целой пачке Библий, что Луиза Рейкхелл любит своего мужа.
От удивления и замешательства Джонатан покачал головой.
— Я признаю, Джонни, что она и сама может не понимать этого. Твое ухаживание, если вообще его можно так назвать, было строгим. Она пережила ад, когда была беременна, и я даже представить себе не могу, через какие муки она прошла, пока ты не вернулся и не узаконил рождение своего сына. Луиза всю жизнь подавляла свои чувства, и я уверена, что и сейчас она продолжает подавлять их, при ваших нынешних отношениях. Не знаю, способна ли я судить о характере другой женщины, но я совершенно уверена, что она любит тебя.
— Я не могу даже подумать об этом, пока Лайцзе-лу не Освободит меня — без ненависти или с ненавистью на всю жизнь. Но даже и тогда я буду любить ее, и только ее.
— О, я все это знаю. Мы, Рейкхеллы, далеки от легкомысленности. Я знаю, что никогда бы не могла полюбить никого, кроме Брэда. Но ты сильный, ты честный, и у тебя есть мужество, чтобы упорно идти вперед. Поэтому я и думаю, что ты должен знать всю правду. Потому что однажды тебе придется решить эту проблему.
Капитан Чарльз Бойнтон с удовольствием продемонстрировал всему миру, что и другие клиперы, спроектированные и построенные Джонатаном Рейкхеллом, могут побивать рекорды. Командуя экипажем, подготовленным его кузеном, Чарльз привел корабль, пока известный лишь как «Рейкхелл — Бойнтон II» из Англии в Джакарту за сто два дня. Голландские таможенники, встретившие корабль, потребовали дополнительных доказательств точной даты выхода из Англии, потому что предыдущий рекорд был побит на целых сорок дней.
Толстый Голландец, как всегда окруженный своими попугаями и прекрасными служанками, встретил Чарльза очень радушно.
— Хе-хе, — хмыкнул он, и его сухой смешок эхом прокатился по тропическому саду. — Я никогда не ошибаюсь в оценке людей. Я с самого начала знал, что вы с Рейкхеллом сдержите данное мне слово.
Без дальнейшей суеты он послал за своим сейфом и вручил молодому англичанину остальную сумму за корабль.
— Это слишком много, — запротестовал Чарльз.
— Я не знаю больше никого, кто был бы честен и справедлив в отношениях со мной, за исключением Сун Чжао, конечно, который всегда честен в своих делах, — заявил Толстый Голландец, пока одна из девушек вытирала пот у него со лба полотняной тканью, смоченной в холодной воде. — Считайте дополнительные три сотни золотых гульденов премией, которую вы с Рейкхеллом заслужили.
— Мы не можем принять ее, сэр, — последовал быстрый и решительный ответ. — Мы назначили вам приемлемую цену, которая принесла нам достаточный доход, и ни Джонатан, ни я не можем принять больше.
— Хе-хе. Вы должны позволить мне выразить вам благодарность, капитан Бойнтон.
— Мы надеемся торговать с вами еще многие годы, сэр, — сказал Чарльз.
— Так и будет, мой мальчик, но мне это кажется недостаточным. — Толстый Голландец провел его в столовую, где их ожидало, как обычно, огромное количество еды.
Когда они сидели за столом, Чарльз спросил:
— Как назовете ваш клипер?
— Я пока еще не совсем уверен. — Толстый Голландец посмотрел на девушку, на которой была лишь цветастая юбка, обернутая вокруг талии. Она родилась на Бали, одном из сотен Индонезийских островов, так что будучи полинезийского происхождения, она была намного светлее и выше, чем малайцы с Явы. — Я подумываю о том, чтобы сделать Молинду моей главной наложницей, так что, может быть, я назову клипер ее именем.
