Это решение обеспечивало активность обороны, возможность маневра для армейских соединений на северо-запад, на запад и юго-запад, своевременную поддержку войскам, обороняющим Северный Донец от Волчанска и до Изюма.
Было и еще одно преимущество в таком построении обороны. Дислокация войск в этом варианте более походила на подготовленное наступление, чем на оборону, что больше отвечало настроению войск в тот момент.
Мы заняли новые позиции, нисколько не меняя распорядка жизни в армии. По-прежнему шла работа ко укреплению оборонительных рубежей, шли учения в войсках, отработка взаимодействия в наступательных операциях и в обороне. Командиры дивизий обменивались опытом, шли командно-штабные учения.
На партийных и комсомольских собраниях подводились итоги политической работы в боевой обстановке, обсуждался опыт прошлых боев, разъяснялись новые задачи, продиктованные временем и изменением общей обстановки на фронтах Отечественной войны.
Именно на партийных и комсомольских собраниях со всей остротой чувствовалась перемена настроения в войсках. Мы получили задачу на оборону, ставили ее на обсуждение, но обсуждение выливалось фактически в разговор о возможностях нашего наступления.
18 мая командующие фронтами и армиями получили новую директиву Ставки за подписью И. Сталина. Эта директива требовала упорядочить структуру армий. Полностью восстанавливалось деление армий на корпуса.
В этой директиве, в частности, указывалось:
«Система управления войсками должна соответствовать организационной структуре войск, и нет никаких оснований нарушать установленный порядок управления и старшему начальнику подменять ниже стоящего начальника.
…Нередко командующие армиями, несмотря на наличие у них командиров корпусов, стремятся лично руководить действиями дивизий, бригад, входящих в состав этих корпусов, отстраняя по существу командира корпуса от организации боя и управления своими соединениями в бою.
Не всегда командующие армиями учитывают важность иметь хорошо сколоченные и спаянные корпуса и раздергивают войска, входящие в состав корпуса, по частям еще до начала боя или в ходе его.
В результате этих неправильных действий корпусную инстанцию, призванную облегчать управление войсками, превращают в лишнюю надстройку.
…Состав войск корпуса желательно иметь постоянным. Замену входящих в состав корпуса дивизий допускать лишь в исключительных случаях с тем, чтобы создать основу для боевого сколачивания корпусов и закрепления их боевых традиций».
Восстановление и укрепление корпусной системы влекли дальнейшее оснащение армии боевой техникой – артиллерией, танками, саперами и главным образом средствами управления.
Менялось все. Настроение в армии, структура, выучка командиров, менялась и боевая техника. Промышленность, перебазированная на Урал и в Сибирь, наращивала свои мощности. К нам шли новые танки, которые уже прекрасно зарекомендовали себя в бою. Наши самолеты не уступали теперь немецким.
Ранняя украинская весна преломила к лету. Реки во шли в свои берега, подсохли дороги. Фронт молчал, все еще не приходил в движение. По всему фронту шли бои местного значения. Доходили до нас, однако, сведения, что в Брянских и Белорусских лесах усилили свою активность партизанские соединения, нанося ощутимые удары по коммуникациям противника. И все…
И вместе с тем наступление носилось в воздухе. Все как бы замерло в предчувствии. Мы использовали каждую свободную минуту, чтобы готовиться к нему. Я старался проконсультироваться и с командирами высоких рангов о методе наступательных операций, перенять у них опыт вождения войск во время маневренного наступления, старался выведать у них все, что им удалось узнать о поведении противника во время нашего наступления. Очень были для меня полезны встречи с генералом армии Николаем Федоровичем Ватутиным. Николай Федорович подробно рассказывал мне о прорыве немецкого фронта на Дону в ноябре 1942 года, о продвижении наших войск от Дона до Северного Донца. Его рассказы были крайне интересны. Он никогда не преуменьшал в своих рассказах силы противника, не переоценивал и наши успехи, с полной беспощадностью вскрывая недостатки, мешающие нашей армии.
Встречался я и с Василием Ивановичем Кузнецовым, командующим 63‑й армией. Я его знал как разумного и волевого командира еще до войны по совместной службе в Белорусском военном округе.
В Сталинградской битве он показал себя выдающимся военачальником. 63‑я армия в процессе наступательных боев на Дону была преобразована в 1‑ю гвардейскую и решительно действовала на самых ответственных оперативных направлениях.
В. И. Кузнецов, П. С. Рыбалко и Ф. М. Харитонов обратили мое внимание на одно немаловажное обстоятельство. После Сталинграда немцы стали панически бояться окружения, особенно они боялись появления у них в тылу наших танков.
Павел Семенович Рыбалко приоткрыл мне и причины нашего отступления весной из Харькова. Его войска ворвались в город с ходу, на плечах растерянного противника. Овладели Харьковом, сами не ожидая такого успеха. Если бы эта операция заранее планировалась с уверенностью в ее осуществимость, если бы вовремя были подтянуты тылы, а войска были бы обеспечены горючим и боеприпасами, немцы не овладели бы вновь Харьковом.
Именно там, на Северном Донце, я столкнулся впервые с довольно странной вещью, которая заставила меня задуматься над психологией противника. Я изучал обстановку на участке фронта, который должна была оборонять 8‑я гвардейская армия или на котором она должна была наступать. Наша армейская разведка в обычном порядке доставила «языка». Военнопленный показал, что он из 6‑й полевой армии. Наши разведчики сначала не поверили ему. Эта армия прекратила свое существование в Сталинграде. Немец разговорился и объяснил, что Гитлер особым распоряжением создал вновь 6‑ю армию, назвав ее армией мстителей. Командовал этой армией генерал-полковник Холлидт, стремившийся в какой-то степени заменить в немецких войсках Паулюса.
Мы попытались расспросить немецкого солдата, за что же он собирается мстить. За Сталинград? Одно слово «Сталинград» вызвало у него массу эмоций. Он рассказал нам, что в немецкой армии опасно произносить это слово. Не потому опасно, что кто-либо скрывает историю разгрома немецкой армии в Сталинграде. Нет! В Германии был даже по этому поводу объявлен национальный трехдневный траур. Но Сталинград стал синонимом поражения. Словом «Сталинград» обозначается теперь любая угроза поражения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
