Мгновение Моргейна не в силах была выговорить ни слова: голос ее не слушался. А вместе с горем пришел и ужас: значит, она прожила вне мира куда дольше, чем ей представлялось… «Весной, год тому назад», – сказал Кевин. Выходит, с тех пор, как она в волшебной стране, минула не одна весна! Ибо тем летом, когда Моргейна покинула Артуров двор, Игрейне даже не недужилось! Стало быть, пробыла она вдали от людей не несколько месяцев, а годы и годы!
И удастся ли ей выведать у Кевина все, что произошло за это время, не выдав при этом, где она была?
– Моргейна, у меня в переметных сумах есть вино… я бы охотно угостил тебя, вот только достать флягу тебе придется самой… даже в лучшие дни хожу я с трудом. Вид у тебя бледный и исхудавший; ты, наверное, голодна? И как же так вышло, что я встречаю тебя на дороге, в одеждах – Кевин брезгливо сморщился, – которыми и нищенка погнушается?
Моргейна лихорадочно сочиняла в уме подходящее объяснение.
– Я жила… в затворничестве, вдали от мира. Я не говорила и не виделась с людьми сама не знаю, сколь долго. Я даже годам счет потеряла. – До сих пор она не солгала ни словом; обитатели волшебной страны кто угодно – только не люди!
– В это я охотно верю, – отозвался Кевин. – Ручаюсь, – ты и про великую битву не слышала…
– Вижу, здешний край превратился в пепелище.
– О, это было года три назад, – отозвался Кевин – и Моргейна в ужасе отшатнулась. – Часть союзных саксов нарушили клятву и прошлись по округе из конца в конец, грабя и сжигая все на своем пути. В той битве Артур был серьезно ранен и полгода провел в постели. – Заметив, как встревожена Моргейна, Кевин неправильно истолковал причину ее беспокойства. – О, сейчас-то с ним все в порядке, но в ту пору он и шага сделать не мог: то-то не хватало ему твоего целительского искусства, Моргейна. А затем Гавейн привел с севера Лотову дружину, и на целых три года установился мир. А потом – вот как раз минувшим летом – произошла великая битва при горе Бадон; в этом сражении погиб Лот; и, воистину, мы одержали победу – об этой победе барды будут петь еще лет сто, – повествовал Кевин. – Не думаю, чтобы во всей этой земле, от Корнуолла до Лотиана, остался в живых хоть один саксонский вождь – кроме разве тех, что признают Артура своим королем. Со времен цезарей свет не знал ничего подобного. И теперь во всей здешней земле стараниями Артура царит мир.
Пока Кевин рассказывал, Моргейна поднялась на ноги, взялась за переметные сумы и отыскала флягу с вином.
– Достань заодно хлеб и сыр. Уже почти полдень; подкреплюсь-ка я с тобою вместе.
Молодая женщина разложила еду, и, размотав кожу, предложила Кевину остатки курицы. Но тот покачал головой:
– Благодарствую, но ныне я мяса не ем, я связан обетами… Дивлюсь я, что ты не чуждаешься мяса, Моргейна, – жрица столь высокого чина…
– Не умирать же с голоду, – отозвалась молодая женщина и поведала Кевину, как ей досталась курица. – Впрочем, запреты я не соблюдаю с тех пор, как покинула Авалон. Я ем то, что мне предлагают.
– На мой взгляд, никакой разницы нет, ешь ли ты мясо, рыбу или зерно, – промолвил Кевин, – хотя христиане так и носятся со своими постами; по крайней мере, Патриций – он сейчас при Артуре епископом. А ведь встарь братья, живущие на Авалоне вместе с нами, повторяли слова Христа: дескать, не то, что входит в уста, оскверняет человека, но то, что выходит из уст [Мф 15:11]; так что должно человеку смиренно вкушать все дары Божий. Вот и Талиесин так говорит. Однако что до меня… ты, конечно же, знаешь, что на определенном уровне Таинств то, что ты ешь, оказывает сильнейшее воздействие на разум… сейчас я не дерзну есть мясо, от него я пьянею сильнее, чем от избытка вина!
Моргейна кивнула: этот опыт был ей не внове. Давным-давно, когда она пила настои священных трав, есть она могла лишь самую малость хлеба и плоды; даже сыр и вареная чечевица казались слишком сытными; даже от них ей делалось дурно.
– Но куда же ты направляешься теперь? – осведомился Кевин и, услышав ответ, уставился на нее во все глаза, точно на безумную. – В Каэрлеон? Но зачем? Там же ничего нет… наверное, ты не знаешь, и трудно же мне в это поверить!… Артур отдал Каэрлеон одному из своих рыцарей, отличившихся в битве. А в праздник Пятидесятницы вместе со всем двором перебрался в Камелот – этим летом вот уж год тому будет. Талиесину очень не понравилось, что Артур справил новоселье в день христианского праздника, но тот хотел порадовать королеву: он теперь во всем к ней прислушивается. – Кевин еле заметно поморщился. – Но если ты не слышала о битве, так, наверное, не знаешь и того, что Артур предал народ Авалона и Племена.
Чаша с вином в руке Моргейны так и застыла в воздухе.
– Кевин, за этим я и приехала, – промолвила молодая женщина. – Я слыхала, будто Врана нарушила молчание и предсказала что-то вроде этого…
– Да это уже не только пророчество, – отозвался бард. Он неуютно заерзал и вытянул ноги, словно от долгого сидения на земле в одном положении тело его начинало болеть и ныть.
– Артур предал – но как? – у Моргейны перехватило дыхание. – Он ведь не отдал их в руки саксов?
– А, значит, ты и впрямь не слышала. Племена связаны обетом следовать за знаменем Пендрагона; так они клялись на церемонии возведения его в королевский сан, и до него – на коронации Утера… и малый народец, что жил здесь еще до прихода Племен, он тоже пришел, с бронзовыми топорами, кремневыми ножами и стрелами, – они, как и фэйри, на дух не переносят холодного железа. Все, все поклялись следовать за Великим Драконом. А Артур их предал… отказался от драконьего знамени, хотя мы в один голос умоляли, чтобы он передал стяг Гавейну или Ланселету. Но Артур дал обет, что на поле битвы при горе Бадон поднимет лишь знамя креста и Пресвятой Девы – и никакое иное! И так он и поступил.
Моргейна в ужасе глядела на собеседника, вспоминая коронование Артура. Даже Утер не давал такой клятвы народу Авалона! И отречься – от такого?
– И Племена его не покинули? – прошептала молодая женщина.
– Некоторые уже были близки к этому, – отозвался Кевин, с трудом сдерживая гнев. – А многие из Древнего народа, жители валлийских холмов, и в самом деле ушли домой, когда над войском подняли знамя с крестом, и король Уриенс не смог их удержать. Что до остальных… ну, мы-то знали в тот день, что саксы поставили нас, что называется, между молотом и наковальней. Или мы пойдем в битву за Артуром и его рыцарями, или судьба нам жить под саксонским владычеством, ведь это – та самая, давным-давно предсказанная великая битва. Кроме того, в руках у короля – волшебный меч Эскалибур из числа Священных реликвий. Похоже, даже Богиня сознавала, что, ежели в земле утвердятся саксы, ей же самой хуже придется. И Артур отправился на бой, и Богиня даровала ему победу. – Кевин протянул Моргейне флягу с вином, та покачала головой, и он отхлебнул сам.
– Вивиана уже собиралась приехать с Авалона и обвинить его в клятвопреступлении, – промолвил Кевин, – но ей не хочется делать этого перед всем народом. Так что в Камелот еду я, напомнить Артуру о его обете. А если он и теперь откажется внять, Вивиана поклялась, что сама явится в Камелот в тот день, когда все подданные обращаются к королю с прошениями; Артур же дал слово, что на Пятидесятницу лично всех выслушает и рассудит. И тогда, грозится Вивиана, она встанет перед королем, как самая обычная просительница, и сошлется на данную им клятву, и напомнит, какая участь ждет не сдержавшего слово.
– Дай Богиня, чтобы Владычице Озера не пришлось так унижаться, – откликнулась Моргейна.
– И я тоже обратился бы к нему не со словами увещевания, но в гневе, но здесь не мне решать, – промолвил Кевин, протягивая руку. – А теперь не поможешь ли мне подняться? Думаю, кобыла моя довезет двоих, а если нет, то, добравшись до города, мы раздобудем лошадку и для тебя. Я бы, конечно, блеснул галантностью, под стать великому Ланселету, и уступил бы своего скакуна тебе, но… – И он указал на свое изувеченное тело. Моргейна рывком подняла его на ноги.
– Я сильная, я и пешком идти могу. Если уж покупать чего-то в городе, так надо бы раздобыть мне башмаки и нож. У меня с собой ни единой монетки нет, но я верну тебе долг, как только смогу.
– Ты – названая сестра моя на Авалоне, что есть у меня – все твое, так говорит закон, – пожал плечами Кевин. – И о долгах и платежах между нами не идет и речи.
Моргейна покраснела от стыда: вот, Кевину пришлось напомнить ей о принесенной некогда клятве! «Воистину, слишком долго пробыла я вне мира».
– Дай, я помогу тебе сесть в седло. Твоя лошадь постоит смирно?
– Если бы нет, так мало мне от нее было бы толку в одиноких разъездах! Так в путь – хотелось бы мне попасть в Камелот уже завтра.
В крохотном, угнездившемся среди холмов городишке они нашли сапожника, взявшегося починить Моргейнины башмаки, и древний бронзовый кинжал тоже присмотрели; человек, торгующий такого рода старьем, сказал, что со времен великой битвы в этом товаре недостатка нет. А еще Кевин купил ей приличный плащ, говоря, что обноски, подобранные ею на разоренном подворье, даже на чепрак не сгодятся. Однако остановка изрядно их задержала, и едва путники вновь выехали на дорогу, повалил снег, и быстро стемнело.
