Как всегда, дни, проведенные друзьями вместе, промелькнули с досадной быстротой. Фридрих уехал. Помчались письма из Лондона в Манчестер и обратно.
Венская газета «Пресса», на которую Маркс возлагал столь большие надежды, подвела его. Вопреки обещаниям она не только редко печатала его статьи, но к тому же платила только за одну из пяти.
Несмотря на то, что Маркс и его семья уже не раз находились на краю бездонной нищеты, 1862 год грозил стать для них еще более катастрофическим, нежели все предыдущие.
«Если он будет походить на старый, то, по-моему, пусть идет к черту», — писал Карл в Манчестер в конце декабря.
Новый год оказался действительно хуже того, которому пришел на смену. Снова над домиком № 9 по Графтон Террас нависли унизительные лишения и угроза долговой тюрьмы. Прекращение сотрудничества в «Нью-йоркской трибуне» тяжело сказалось на жалком бюджете Маркса. Долги росли. Семья из шести человек требовала больших расходов. Энгельс посылал непрерывно, но небольшие суммы, так как сам был денежно все еще не устроен.
Веаци Карла, Женни, всех детей и даже Ленхеи были давно заложены в ломбарде. Не было больше денег не только на то, чтобы оплачивать взятый в лучшие времена напрокат рояль, но и рассчитаться с мясником и булочником. Попытка расплатиться с одними долгами влекла новые. Нужно было изловчаться, хитрить, просить об отсрочках, чтобы предотвратить выселение из квартиры и накормить детей. Здоровье Карла было надорвано. Тело покрылось карбункулами, начались тяжелые недомогания, связанные с застарелой болезнью печени. Раздражительность возрастала тем больше, чем мучительнее тянуло его к работе над продолжением книги по политической экономии. Нищета порождала горестные вспышки.
Нередко день начинался с подсчета долгов, не терпящих отлагательств с оплатой.
Нервы Женни больше не могли выдержать непрерывного напряжения. Она часто плакала и теряла самообладание. Как-то в комнату родителей вошли Женнихен и Лаура. Лица девушек были необычно серьезными и решительными.
— Я достаточно взрослая, чтобы помогать своей семье, — сказала Женнихен. — Вы не захотели зимой, чтобы я поступила в театр. Это к тому же оказалось нелегко, да и не знаю, достаточно ли я талантлива, чтобы быть на сцене. Теперь мы обе решили искать место гувернанток.
— В этом нет ничего плохого, — вмешалась Лаура, — нам пора зарабатывать. Пожалуйста, Мавр и мамочка, не возражайте.
— Нет, нет, — в слезах ответила Женни, — вы обе еще так молоды, вам надо учиться. Я знаю, чем помочь. Разреши мне, Чарли, продать твою библиотеку.
Карл любил свои книги, он привык к ним. Они были всегда его послушными и верными помощниками, со мйогими из них он странствовал с юности. Не признавая фетишей и не привязываясь к вещам, Карл делал исключение только для книг. Книги были для него насущной необходимостью, такой же, как хлеб и вода. Как ни было ему тяжело, Карл согласился на то, чтобы жена продала библиотеку. Однако не нашлось покупателя.
Энгельс пришел на помощь другу и его семье, выслав деньги, и на короткое время обитателям дома № 9 на Графтон Террас стало легче жить.
В Лондоне было, как никогда, шумно в это лето. Позади Хрустального дворца вырос квартал наскоро построенных на одном из пустырей павильонов. В июне там открылась Всемирная промышленная выставка. Вереницы карет, наемных кебов, толпы людей направлялись со всех сторон столицы посмотреть все то, что было привезено из разных стран напоказ, ради купли, продажи и рекламы.
В июльские дни на Графтон Террас прибыло коротенькое письмецо. Лассаль извещал о своем приезде в Лондон на Всемирную выставку и обещался быть в тот же вечер. Узнав об этом, Женни разволновалась. Ей не хотелось, чтобы Лассаль заметил, какая нужда господствовала в ее доме. Лаура и Женнихен побежали в цветочный магазин, и скоро маленькая столовая на Графтон Террас совершенно преобразилась. Женни достала из комода недавно выкупленные из ломбарда старинные скатерти шотландской работы и кое-что из посуды. Она внимательно осмотрела дочерей. Молодость и свежесть служили им великолепным украшением. Женни принарядилась, набросив материнскую кружевную шаль поверх старого поношенного платья. Лассаль вовсе не заметил следов бедности в этом гостеприимном, приветливом семействе.
С тех пор как в начале века лорд Дэнди посвятил всю свою жизнь возведению в культ мужского туалета и приобрел много последователей, Англия считается первой страной по искусству наряжать мужчин. Лассаль, и до этого щеголь, приехав в Лондон, отправился на Бонд-стрит, где приобрел все самое модное, начиная от зонта, превращающегося в трость, и кончая сюртуками и шляпами всех фасонов.
Надушенный эссенцией лаванды, блестящий, как его цилиндр, Лассаль обнял Карла, называя его «дорогим другом», затем красиво склонил перед Женни и ее старшими дочерьми густо смазанную душистым маслом голову.
— Ничего не поделаешь, нужно всегда выставлять себя богатым человеком, это все идет на пользу нашему, общему делу. Деньги при всей мерзости, которую они порождают в руках буржуа, великая сила, когда они в кармане социалиста. На днях одно дельце обошлось мне в пять тысяч талеров. Что же, потери неизбежны, когда приходится быть также дельцом. Хорошо тебе, Карл. Ты занят только теоретической работой и поэтому свободен. Я же и теоретик и практик. Ну, подумайте сами: с одной стороны — моя внешняя форма…
— Да, ты похож на прирожденного барона, — сощурив глаза и не глядя на Женни, чтобы не рассмешить ее, сказал Карл.
— Кому, как не тебе, имеющему жену баронессу, знать это, сказал весьма довольный Лассаль, так и не заметив насмешки в тоне Маркса. — Вы ведь знаете, — продолжал он, — что я посетил Цюрих. Это была поистине триумфальная поездка. Рюстов, Гервег и много других замечательных людей приветствовали меня. Затем Италия. Я дал немало советов Гарибальди. Результаты тотчас же сказались.
Лассаль встал, он был в упоении. Голос его звучал неестественно, он некрасиво размахивал руками, прохаживаясь по комнате. Всем стало неловко, но он этого не замечал.
Лассаль бесцеремонно отнимал у Карла его время, утомляя неуемными разглагольствованиями о себе, своих достоинствах и преуспеянии. Как-то он явился, когда Женни была одна дома, и тотчас же доверил ей под величайшим секретом свои сугубо важные дела мирового значения.
Лассаль подробно описал Женни свой план, который, по его словам, он как представитель немецкого революционного рабочего класса изложил не только Гарибальди на острове Капрера, но и в Лондоне, теперь самому Мадзини.
— Вы, верно, очень устаете от столь больших и ответственных дел? — с едва уловимой иронией спросила Женни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
