мы должны его победить, какой бы ни оказалась цена.
Дверь каюты распахнулась. Камарис схватился за стену, чтобы сохранить равновесие, и вошел, задев ножнами дверной проем.
– Что говорит Нин-Рейсу? – спросил Джошуа, наливая ему вина. – Переживет ли «Эмметинский самоцвет» еще одну ночь?
Старый рыцарь осушил чашу с вином и посмотрел на осадок.
– Камарис? – Джошуа направился к нему. – Что сказала Нин-Рейсу?
После небольшой паузы Камарис поднял голову:
– Я не могу спать.
Принц бросил тревожный взгляд на Изгримнура:
– Я не понимаю.
– Я был на палубе, – проворчал Камарис.
Изгримнур подумал, что это очевидно – с Камариса на пол натекла небольшая лужа. Старый рыцарь выглядел еще более растерянным, чем обычно.
– Что не так, Камарис? – спросил Джошуа.
– Я не могу спать. Меч приходит в мои сны. – Он сжал рукоять Шипа. – Я слышу его… он мне поет. – Камарис слегка вытащил меч из ножен, и они увидели абсолютно черный клинок. – Я носил его долгие годы. – Он искал правильные слова. – Я думаю… думаю, он живой.
Джошуа с недоверием посмотрел на клинок.
– Возможно, вам не следует постоянно его носить, Камарис. Ведь очень скоро вам все равно придется его надеть. А пока положите в безопасное место.
– Нет. – Старик покачал головой, и его голос прозвучал неожиданно жестко. – Нет, я не осмеливаюсь. Нам необходимо узнать некоторые вещи. Нам по-прежнему неизвестно, как использовать Великие мечи против врага. Ты сам сказал, что это время стремительно приближается. Быть может, я сумею понять его песню. Быть может…
Принц поднял руку, словно хотел возразить, но тут же ее опустил:
– Поступайте, как считаете нужным. Ведь вы хозяин Шипа.
Камарис мрачно посмотрел на Джошуа:
– В самом деле? Раньше и я так думал.
– Присядь, выпей еще вина, – предложил Изгримнур. Он попытался встать, но передумал. Схватки с килпа замедлили его выздоровление. Поморщившись, он знаком предложил Джошуа наполнить чашку Камариса. – Трудно не чувствовать, что нас преследуют призраки, когда воет ветер, а море швыряет нас, точно кости в стакане.
– Изгримнур прав. – Джошуа улыбнулся. – Вот, выпейте. – Каюта снова накренилась, и вино выплеснулось на его запястье. – Пейте, пока вино еще в чашке, а не на полу.
Камарис молчал несколько долгих мгновений.
– Я должен поговорить с тобой, Джошуа, – неожиданно сказал он. – Кое-что отягощает мою душу.
Удивленный принц ждал.
Казалось, лицо рыцаря стало серым, когда он повернулся к герцогу:
– Пожалуйста, Изгримнур, я должен поговорить с Джошуа наедине.
– Я твой друг, Камарис, – ответил герцог. – Если кого-то и следует винить за то, что ты оказался с нами, так только меня. Если тебя что-то мучает, я хочу помочь.
– Меня обжигает стыд. Я бы не стал о нем говорить даже Джошуа, но он должен меня выслушать. Даже когда я лежу без сна, опасаясь того, что может сотворить меч, Господь наказывает меня за мой тайный грех. И я молюсь о том, что, если мне удастся сделать все правильно, Он даст мне силы понять Шип и его братьев. Но, пожалуйста, не заставляй меня говорить о своем позоре еще и тебе. – Камарис выглядел очень старым, его лицо осунулось, и он отвел глаза в сторону. – Пожалуйста, я тебя прошу.
Смущенный и заметно напуганный, Изгримнур кивнул:
– Как пожелаешь, Камарис. Конечно.
Изгримнур сомневался, стоит ли ему еще немного подождать в узком проходе, когда дверь распахнулась, и Камарис вышел. Старый рыцарь прошел мимо Изгримнура, опустив голову, чтобы не задеть низкий потолок. Прежде чем Изгримнур успел задать свой вопрос, Камарис уже находился в конце прохода, задевая руками о стены – шторм яростно бросал «Эмметинский самоцвет» из стороны в сторону.
Изгримнур постучал в дверь каюты. Когда принц не ответил, он осторожно толкнул дверь. Принц смотрел на лампу так, словно только что увидел собственную смерть.
– Джошуа?
Рука принца поднялась, словно кто-то дернул за веревочку. Казалось, он совсем пал духом.
– Уйди, Изгримнур. Я должен побыть один. – Его голос был тихим и страшным.
Герцог колебался, но выражение лица Джошуа заставило его принять решение.
– Пришли за мной, когда захочешь поговорить. – И Изгримнур вышел из каюты. Джошуа не поднял взгляда, он продолжал молча смотреть на лампу, словно только так мог избежать тьмы, обступившей его со всех сторон.
* * *
– Я пытаюсь понять. – У Мириамель болела голова. – Расскажи мне еще раз о мечах.
Она провела с дваррами уже несколько дней, хотя уверенности у нее не было: в темных пещерах под Хейхолтом время шло странным образом. Робкие подземные жители продолжали хорошо с ней обращаться, но отказывались отпустить. Мириамель спорила, просила – и даже бушевала целый час, требовала, чтобы ее освободили, угрожала, ругалась. Когда ее гнев иссяк, заметно встревоженные дварры принялись совещаться. Ее ярость привела их в такое замешательство, что Мириамель даже стало стыдно за свое поведение, но смущение прошло так же быстро, как гнев.
В конце концов, – решила она, – я не просила, чтобы они меня сюда притащили. Они утверждают, что у них имелись серьезные причины – пусть это поможет им успокоиться. А мне не стоит переживать.
Мириамель поняла причины своего плена – хотя дварры так и не смогли убедить ее их принять. У нее сложилось впечатление, что они спали совсем мало, и лишь немногие вообще покидали пещеру. Сказали они ей всю правду или нет, она не сомневалась, что нечто очень сильно пугало хрупких существ с широко раскрытыми глазами.
– Мечи, – сказал Йис-фидри. – Хорошо, я попытаюсь объяснить лучше. Вы помните, что мы узнали стрелу, хотя сделали ее не мы?
– Да. – Они явно знали, что в седельных сумках находилось нечто важное, хотя Мириамель не исключала, что они придумали эту историю уже после того, как нашли стрелу.
– Не мы сделали стрелу, но тот, кто у нас учился. Три Великих меча – наша работа, и мы с ними связаны.
– Три Великих меча – ваших рук дело? – Именно это ее смущало, поскольку не совпадало с тем, что ей говорили. – Я знаю, что ваш народ сделал Миннеяр для короля риммеров Элврита, но не слышала, что два других также выковали вы. Ярнауга сказал, что меч Скорбь создал сам Инелуки.
– Не произносите его имя! – Несколько дварров принялись переглядываться и обменялись несколькими тревожными словами с Йис-фидри, после чего тот снова повернулся к Мириамель. – Не упоминайте его. Он ближе, чем когда-либо за последние несколько столетий. Не привлекайте его внимание.
Такое впечатление, что я оказалась в пещере, заполненной Стрэнгъярдами, – подумала Мириамель. – Похоже, они всего боятся. Однако Бинабик говорил то же самое.
– Ладно. Я не стану произносить… его имя. Но мне
