камня, проходящий через другой… – Она указала на темную полосу, едва заметную в сиянии розового кристалла. – Он хочет… выйти, чтобы его увидели.
Мириамель тряхнула головой:
– Он хочет, чтобы его увидели?
Йис-хадра задумчиво пожевала губами широкого рта.
– Я не так хорошо знаю ваш язык. Он… нуждается? Нуждается выйти?
Они ухаживают за камнем, как садовники, – удивленно подумала Мириамель.
– Вы вырезаете из камня разные предметы и все такое? – вслух спросила она. – Руны в Асу’а, которые я видела, украшены великолепной резьбой. Это работа дварров?
Йис-хадра сделала непонятный жест рукой со сжатыми пальцами:
– Мы готовили некоторые стены, а потом зида’я создавали на них картины. Но в других местах мы сами заботились о камне, помогали ему… стать. Когда был построен Асу’а, зида’я и тинукеда’я все еще работали бок о бок. – Ее голос стал печальным. – Вместе мы делали замечательные вещи.
– Да, я видела некоторые из них. – Мириамель огляделась по сторонам. – А где Йис-фидри? Мне нужно с ним поговорить.
Казалось, Йис-хадра смутилась:
– Я сказала что-нибудь плохое? Я не могу говорить на вашем языке так, как на языке смертных из Эрнистира. У Йис-фидри получается лучше, чем у меня.
– Нет. – Мириамель улыбнулась. – Ты ничего плохого не сказала. Но мы говорили с ним о некоторых вещах, и я бы хотела продолжить разговор.
– О, он скоро придет. Он ушел из этого места, – ответила Йис-хадра.
– Тогда я просто посмотрю на твою работу, если ты не против.
Йис-хадра улыбнулась в ответ.
– Нет. И я расскажу вам об этом камне, если вы захотите. У камней есть истории. И мы их знаем. Иногда мне кажется, что даже лучше, чем свои.
Мириамель села и прислонилась спиной к стене. Йис-хадра продолжила работу, и одновременно она говорила. Прежде Мириамель никогда особо не думала о скалах и камнях, но, когда слушала низкий музыкальный голос Йис-хадры, впервые увидела, что в определенном смысле они являлись живыми существами, как растения и животные, – во всяком случае, для дварров. Камни двигались, но на это уходили тысячелетия. Они менялись, однако никто, даже ситхи, не прожил достаточно долго, чтобы увидеть изменения. Народ дварров изучал, обрабатывал и любил камни – кости земли. Они восхищались красотой ослепительно сверкавших самоцветов и блеском металлов, а также ценили бесконечное терпение песчаника и дерзость вулканического стекла. Каждый из них обладал собственной историей, но требовались специальное видение и мудрость, чтобы понимать, что рассказывали камни. Жена Йис-фидри с огромными глазами и чуткими пальцами хорошо их знала. Мириамель тронуло это необычное существо, и, слушая ее неспешную радостную речь, она на время забыла о собственных печалях.
* * *
Тиамак почувствовал, как кто-то сжал его плечо.
– Это ты? – прозвучал ворчливый голос отца Стрэнгъярда.
– Это я.
– Нам обоим не следует выходить на палубу, – сказал архивариус. – Слудиг рассердится.
– И будет прав, – ответил Тиамак. – Кругом полно килпа.
Однако он остался на месте. Замкнутые пространства кают мешали ему думать, а идеи, которые бродили на границах сознания, выглядели слишком важными, чтобы потерять их из страха перед морскими чудовищами – хотя Тиамак не знал, насколько ценными окажутся его размышления.
– У меня не самое хорошее зрение, – признался Стрэнгъярд, с тревогой вглядываясь в темноту. Он поднес руку к здоровому глазу, чтобы защитить его от сильного ветра. – Мне бы вообще не следовало выходить ночью на палубу. Но я… беспокоился из-за тебя – ты уже давно ушел из каюты.
– Я знаю. – Тиамак похлопал ладонью по руке Стрэнгъярда, сжимавшей потертые поручни. – Я думал о том, что рассказал вам ранее, – про мысль, которая появилась у меня, когда Камарис сражался с Бенигарисом. – Он замолчал, впервые заметив странное движение корабля. – Мы на якоре? – спросил он.
– Да. В Вентмуте не зажигают маяк, и Джошуа опасается, что мы можем слишком близко подойти к скалам. Он подал сигнал при помощи фонаря. – Архивариуса передернуло. – Но стоять на месте еще хуже. Эти жуткие серые существа…
– Тогда давайте спустимся вниз. К тому же я думаю, что дожди возвращаются. – Тиамак отвернулся от поручней. – Мы подогреем немного вашего вина – обычай обитателей материка, который я полюбил, – и еще немного подумаем о мечах. – Он взял священника за локоть и повел к двери каюты.
– Несомненно, так заметно лучше, – согласился Стрэнгъярд. Ему пришлось опереться о стену, когда корабль опустился вниз между волнами. Он протянул вранну чашу с плескавшимся в ней вином. – Пожалуй, я прикрою угли. Будет ужасно, если жаровня опрокинется. Господи! Надеюсь, остальные также соблюдают осторожность.
– Я не думаю, что Слудиг многим разрешил пользоваться жаровнями или даже лампами – ну, если только на палубе. – Тиамак сделал глоток вина и облизнул губы. – О, как хорошо. У нас привилегированное положение, потому что нам необходимо читать, а времени остается все меньше.
Архивариус опустился на лежавший на полу соломенный матрас, который тихонько раскачивался вместе с кораблем.
– Полагаю, нам пора вернуться к работе. – Он сделал глоток из своей чашки. – Прости меня, Тиамак, но тебе не кажутся тщетными все наши усилия? Возложить все надежды на три меча, два из которых даже нам не принадлежат? – Он принялся изучать вино в чашке.
– В некотором смысле я достаточно поздно занялся этими проблемами. – Тиамак постарался устроиться поудобнее. Корабельная качка, пусть и довольно заметная, не слишком отличалась от поведения его дома на дереве баньян. – Если бы вы спросили меня год назад, какие у меня шансы оказаться на борту корабля, плывущего в Эркинланд, чтобы сразиться с Верховным королем, стать членом Ордена Манускрипта и свидетелем второго рождения Камариса, что я попаду в плен к гантам и меня спасут герцог Элвритсхолла и дочь Верховного короля… – Он махнул рукой. – Вы ведь понимаете, о чем я говорю. Все, что случилось с нами, – настоящее безумие, но, когда мы оглядываемся назад, события вполне логично следуют одно из другого. Быть может, наступит день, когда то, что мы добудем и используем Три меча, будет казаться нам совершенно понятным и естественным.
– Какая приятная мысль. – Стрэнгъярд вздохнул и поправил повязку на глазу. – Мне события нравятся гораздо больше, когда они оказываются в прошлом. Книги могут отличаться друг от друга, но, по крайней мере, большинство из них говорят, что знают правду, и четко о ней рассказывают.
– Возможно, когда-нибудь мы с вами окажемся в чьей-то книге, – проговорил Тиамак, улыбаясь, – а тот, кто ее напишет, будет совершенно уверен, что ему известно, как все происходило. Но сейчас у нас нет такой роскоши. – Он наклонился вперед. – А где та часть манускрипта доктора, в которой рассказывается, как был выкован меч Скорбь?
– Кажется,
