будоражить людей с такой остротой, как прежде. Конечно, на каждый роток не накинешь платок, но в целом понятно, что «проблема ИНН» оказалась надуманной и мастерски раздутой попыткой внести в церковную жизнь разлад и раскол. О. Иоанн со свойственной ему прозорливостью понял это сразу, и занятая им позиция во многом и помогла разрешить эту проблему. Кстати, о. Нафанаил после его разъяснений переменил взгляд на ИНН и перестал его опасаться.
До сих пор встречаются люди, которые думают, что о. Иоанна «заставили», «принудили» высказаться по теме ИНН «в нужном ключе», а сам он-де думал совсем по-другому. На это можно сказать лишь одно: человека, прошедшего через допросы и лагеря, ни к чему «принудить» было невозможно. Производивший на всех впечатление «доброго дедушки», в принципиальных для него вопросах батюшка был тверже кремня. И хотя из него не раз пытались «выбить» нужное, он одобрял только то, что по-настоящему одобрял, и никакие авторитеты для него в таких случаях значения не имели.
…Келейная жизнь о. Иоанна отличалась от той, которую он вел до 1999-го, но ненамного. «Посещение служб сократилось до минимума, — делился он в письме. — Даже и на большие праздники я уже часто не имею возможности бывать в храме, молюсь дома. Прием людей прекратился вообще, отвечаю на вопросы письменно, не входя в личные контакты. Но я не скажу, что жизнь моя опустела. Молитва и моления в уединении обретают новые качества». И в другом письме добавлял: «Сил на активное житие теперь у меня уже нет, но зато появилась тишина келии. И очень это дорого. А то я ведь всю жизнь и до монастыря, и в монастыре жил на „ярмарке“ человеческой, а вот сейчас Господь дает возможность иного делания, иного настроения».
Под «новыми качествами», «иным деланием» батюшка наверняка имел в виду два видения, которых он сподобился два дня подряд, 22 и 23 декабря 1999-го. С кем именно он общался, осталось тайной, но сказанное ему тогда о. Иоанн тщательно записал, пометив день и час произошедшего: «Стой и смотри, что Я допустил для вашего вразумления без внезапной кончины людей. Виновных не ищите, виновных не ищите! Молитесь! Будьте в жизни всегда и во всем осторожны». Записи в точности повторяли друг друга, совпадало даже время видения — 11.45., разнились только дни — 22 и 23 декабря.
Начиная с 2000-го келейница старца Татьяна Сергеевна Смирнова вела для себя краткие заметки, фиксируя сделанные батюшкой высказывания и его поступки. Это было связано с тем, что у о. Иоанна появилась жизнь не только дневная, но и ночная — небесная. Если днем он пребывал на покое в келии, то ночью, во сне, находился в иных мирах, неся послушание седмичного священника. Ночь за ночью Татьяна Смирнова слышала, как старец исповедует, служит литургию, принимает людей…
Утром 29 декабря 2000 года он рассказал келейнице, что ночью служил Пасхальную службу и был свидетелем неземной благодати, когда ликовало всё: небо, земля, все, кто присутствовал на этой службе.
— Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе! — восклицал батюшка, и лицо его светилось от счастья.
И с этого дня первыми словами, которые он произносил после пробуждения, были «Христос Воскресе!».
В половине четвертого утра 11 июня 2004-го келейница услышала, как о. Иоанн во сне беседует с каким-то священником, называя его отцом Михаилом. Разговаривал он бодрым голосом, звучавшим так, как десять лет назад. Когда разговор закончился, Татьяна Сергеевна подошла к постели старца. Проснувшись, он взволнованно произнес: «А матушка-то, матушка где? Позови ее». Пришлось сказать, что матушка уже ушла с отцом Михаилом. «А я ей даже полслова не сказал», — огорчился старец.
В час ночи 25 ноября 2004-го о. Иоанн во весь голос запел в келии Пасхальную стихиру «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…». Татьяна Сергеевна, осторожно подойдя к его постели, увидела, что поет он во сне: «Он начинал пение высоким мальчишеским фальцетом, но не выдерживал до конца и „творяй чудеса“ пел уже со старческой хрипотцой, кончая слово „Един“ шепотом. Замолкал на время, во что-то вслушиваясь, и снова начинал свое соло высоко и вдохновенно, пока силы не покидали его. Заканчивал же пение полностью шепотком».
3 апреля 2005-го рано утром Татьяна Сергеевна увидела, что лицо спящего батюшки бледнее обычного. Она, забеспокоившись, взяла шприц с лекарством и тихонько спросила:
— Благословите, могу ли я уколоть вас?
— Нет, подожди, подожди, потом, — быстро ответил он с закрытыми глазами, словно не спал.
— Где вы?
— В церкви.
— У вас пассия?
— Нет, нет, литургия. И я возглавляю.
Иногда после таких небесных служб он некоторое время не мог прийти в себя, вернуться на Землю. Недоуменно смотрел на келейницу и спрашивал:
— Где мы?
— Я в келии отца Иоанна, а вы где? — с улыбкой отвечала вопросом на вопрос Татьяна Сергеевна.
— А я в Царстве Небесном.
«Вид батюшки в такие моменты не допускал сомнений в истинности его слов», — вспоминает Т. С. Смирнова.
Иногда во время ночных видений о. Иоанну явно открывались истины, касаемые всего мира. 26 августа 2003 года ночью он трижды громко воскликнул: «Мир гибнет! Мир гибнет! Мир гибнет!», а затем добавил: «В Мирах Ликийских гибель, и Греция погибла». А 6 сентября того же года в три часа ночи окликнул келейницу и, когда та подошла, сильным голосом произнес:
— Благословение Господа над Россией, над Святой Православной нашей Церковью, над народом Божиим и над нами. — И благословил на все четыре стороны. А когда утром келейница спросила, какую службу он служил ночью, батюшка бегло ответил «Служил, служил…» и завел речь о другом.
18 июня 2004-го, когда Татьяна Сергеевна начала будить старца, чтобы начать утреннее молитвенное правило, он устало проговорил:
— Ну что ты, дай мне отдохнуть, я ведь только со службы пришел. Ночью служил Божественную литургию.
Иногда сознание влекло батюшку в давно минувшее. Так, 18 декабря 2004-го он внезапно обратился к келейнице:
— А мне никуда не надо являться?
— А куда?
— Да в органы, — спокойно пояснил старец. — Как-то Иван Михайлович там поживает?
— Кто такой Иван Михайлович?
— Да Жулидов же, первый следователь, который вел мое дело.
И батюшка начал рассказывать о своем ровеснике — капитане МГБ, ломавшем ему на допросах пальцы и бившем молотком по голове. А потом неожиданно спросил сам себя:
— Да жив ли он? — И сам же ответил: — Жив, жив, только очень уж старенький.
В эти годы, общаясь с людьми, о. Иоанн иногда неожиданно преображался внешне. Он буквально на глазах становился строгим, торжественным и, передавая ответ вопрошавшему, подчеркнуто твердо говорил келейнице: «Иди, скажи: Учитель сказал!» Конечно же, посетители понимали, что под Учителем скромный, никогда не считавший себя старцем батюшка
