— Видишь? — сказал шотландец, когда они вернулись в свое укрытие и, дрожа, ежились рядом со слабым костром. — Это очень даже возможно.
Он указал на послание, обернутое вокруг стрелы. Чтобы заставить стрелу лететь, письмо прикрепили к древку хлопковой бечевкой, которая усела и стянулась так, что Томасу пришлось ее перерезать. Потом он развернул вощеный пергамент и поднес поближе к огню, чтобы прочесть накорябанные древесным углем слова.
— Это от мессира Гийома, — сказал Томас через некоторое время, — и он хочет, чтобы мы отправились в Кан.
— В Кан?
— И там мы должны найти, — Томас прищурился и поднес письмо с корявыми каракулями еще ближе к огню, — мы должны найти капитана по имени Пьер, или, по-нашему, Питер Виллеруа.
— Уж не Гадкий ли Питер? — вставил Робби.
— Нет, — возразил его товарищ, пристально всматриваясь в пергамент. — Корабль этого человека называется «Пятидесятница», а если его там не будет, мы должны поискать Жана Лапуйе или Ги Верго.
Томас держал послание настолько близко к огню, что оно начало темнеть и загибаться по краям, и последние слова он прочитал вслух, прямо с листа:
«Скажи Виллеруа, что „Пятидесятница“ должна быть готова к отплытию в день Святого Климента. Провизии надо взять столько, чтобы десяти пассажирам хватило до Дюнкерка. Ждите вместе с ним, мы встретимся с вами в Кане. Чтобы мы знали, что послание дошло, разожгите ночью огонь».
В ту ночь друзья разожгли в лесу костер. Горел он совсем недолго, ибо его вскоре потушил начавшийся ливень, но Томас был уверен, что в маноре огонь заметили.
На рассвете, усталые, промокшие и провонявшие, они вернулись в Кан.
* * *
Томас с Робби прочесали городские набережные, но нигде не было и следа Пьера Виллеруа или его корабля, «Пятидесятницы». Правда, хозяин таверны утверждал, что Виллеруа скоро будет тут.
— Он повез груз камня в Кабург, — объяснил он Томасу, — и сказал, что вернется сегодня или завтра, причем никакая непогода его не задержит. — Трактирщик с подозрением глянул на нечасто встречавшееся в здешних краях оружие. — Это и есть чертов английский лук?
— Охотничий лук из Аржентана, — небрежно пояснил Томас, и эта ложь вполне успокоила владельца таверны, ибо в каждой французской общине можно было найти нескольких человек, умевших обращаться с длинным луком. Другое дело, что их оказывалось так мало, что, когда дело доходило до битв, обагрявших склоны холмов благородной кровью, французские лучники просто ничего не могли поделать.
— Если Виллеруа сегодня вернется, — сказал трактирщик, — то вечером будет хлестать у меня вино.
— Покажешь мне его? — попросил Томас.
— Ты Пьера ни с кем не спутаешь, — рассмеялся француз, — он же великан, настоящий великан. Башка лысая, бородища такая, что в ней мышей разводить можно, а рожа вся в оспинах. Нет, старину Пьера ни с кем не спутаешь.
Рассудив, что по прибытии в Кан мессир Гийом будет торопиться и вряд ли захочет терять время, уговаривая шкипера взять лошадей на борт «Пятидесятницы», Томас весь день торговался, продавая двух скакунов, а к вечеру они с Робби вернулись в таверну, выручив хорошие деньги. Лысого детины с большой бородой не было и в помине, но поскольку шел дождь, они оба продрогли и, решив подождать, заказали себе похлебку из угря, хлеб и подогретое вино с пряностями Слепой музыкант, который наигрывал в углу таверны на арфе, принялся распевать баллады о рыбаках, тюленях и диковинных морских зверях, что поднимаются с океанского дна и воют на убывающую луну. Принесли ужин, и только Томас собрался приступить к еде, как крепкий мужчина со сломанным носом пересек полтаверны, остановился перед Томасом и, указав на его оружие, с решительным, даже задиристым видом заявил:
— Это английский лук.
— Это охотничий лук из Аржентана, — сказал Томас.
Он знал, насколько опасно носить такое приметное оружие, и прошлым летом, когда они с Жанеттой шли пешком из Бретани в Нормандию, снял тетиву и опирался на палку, как паломник на посох, но на сей раз проявил беспечность.
— Это просто охотничий лук, — как ни в чем не бывало повторил юноша и вздрогнул: похлебка из угря оказалась слишком горячей.
— Что нужно этому ублюдку? — поинтересовался Робби.
— Э, да ты англичанин! — воскликнул малый с перебитым носом.
— Я что, говорю как англичанин? — спросил Томас.
— А он как говорит? — Мужчина указал на Робби. — Или он язык проглотил?
— Мой друг шотландец.
— Ну да, конечно. А я, черт возьми, герцог Нормандский.
— Кто ты есть, — спокойно произнес Томас, — так это чертов пустомеля!
С этими словами Хуктон выплеснул миску с супом в лицо незнакомцу и пинком опрокинул на него стол.
— Бежим! — сказал он Робби.
— Бог свидетель, я вовсе не прочь подраться, — возразил шотландец.
Полдюжины находившихся в таверне приятелей человека со сломанным носом перешли в наступление, и Томас швырнул лавку им в ноги, обезвредив двоих, а Робби замахнулся мечом еще на одного.
— Они англичане! — верещал, лежа на полу, ошпаренный супом задира. — Чертовы островитяне!
Англичан в Кане ненавидели.
— Он называет тебя англичанином, — сказал Томас Робби.
— Да я ему эти слова в глотку забью! — взревел Дуглас, пнув ошпаренного в голову. Он припечатал другого по голове рукоятью меча и с шотландским боевым кличем на устах бросился на оставшихся.
Томас подхватил их пожитки, схватил лук и распахнул дверь.
— Давай! — закричал он.
— Это кто англичанин, я? Ах вы гады! — возмущенно орал Робби.
Его меч удерживал нападавших на расстоянии, но Томас понимал, что, набравшись куражу, они бросятся на шотландца всем скопом. Чтоб вырваться, Дугласу придется кого-нибудь из них убить, после чего охотиться за ними будут уже не только кабацкие завсегдатаи, но и городская стража. Самый верный способ оказаться болтающимися в петле, а к этому Томас вовсе не стремился.
— Бежим!
Он схватил друга за рукав и потащил к выходу.
— А мне это понравилось, — настаивал Робби, порываясь вернуться в таверну, но Томас усиленно тащил его за собой. Когда из переулка выскочил какой-то человек, Хуктон, оттолкнув незнакомца плечом и снова крикнув: «Бежим!», потащил Дугласа в центр острова.
Свернув в проулок, беглецы пронеслись через маленькую площадь и укрылись за крыльцом церкви Святого Иоанна. Преследователи поискали их несколько минут, но холодная ночь быстро охладила их пыл, и французы разошлись.
— Их шестеро, — сказал Томас.
— Мы уже побеждали, — воинственно возразил Робби.
— Да уж, — заметил Хуктон, — большая радость — задать жару каким-то болванам, чтобы назавтра, когда нужно будет встретиться с Виллеруа, оказаться в городской тюрьме.
— Мне не доводилось никого как следует отлупить еще с той, Даремской, битвы, — проворчал Робби.
— А как насчет драки с ряжеными в Дорчестере? — напомнил Томас.
— Мы были тогда слишком пьяными. Это не в счет. — Шотландец рассмеялся. — И вообще, это ты начал.
— Я?
— Ага, — сказал Робби, — ты плеснул рыбной похлебкой ему прямо в рожу! Всю миску выплеснул.
— Я лишь старался спасти тебе жизнь, — заметил Томас. — Боже милостивый! Это надо же догадаться — говорить по-английски в Кане! Да они тут ненавидят англичан!
— И правильно делают! — подхватил Дуглас. — Любить их, что ли? Ты лучше скажи, мне-то как быть? Держать рот на замке? Черт! Это ведь и мой язык. Бог знает, почему он называется английским?!
— Потому что он и есть английский, — сказал Томас. — Кстати, король Артур говорил именно на этом языке.
— Сладчайший Иисус! — Робби снова рассмеялся. — Черт, я двинул того малого так сильно, что он, очухавшись, не вспомнит, какой нынче день.
Друзья укрылись в одном из множества домов, которые после летнего штурма и разорения, учиненного англичанами, так и стояли заброшенными. Владельцы отсутствовали: скорее всего, их кости гнили в большой общей могиле на кладбище или же покоились на дне реки.
На следующее утро юноши снова направились к причалам. Томасу вспомнилось, как он, превозмогая сильное течение, топал вброд по мелководью под обстрелом арбалетчиков. Стрелы поднимали маленькие фонтанчики воды, а сам он не мог стрелять в ответ, опасаясь намочить тетиву лука. Теперь они с Робби, идя по набережным, обнаружили, что «Пятидесятница» таинственным образом появилась ночью. Размером это судно было не меньше любого из ходивших вверх по реке, то есть могло взять на борт и доставить в Англию два десятка людей с лошадьми. Сейчас, в отлив, поднимавшиеся над водой борта казались особенно высокими. Томас и Робби бойко вбежали на палубу по узкому трапу и услышали ужасный храп, доносившийся из маленькой вонючей каюты на корме. Томасу показалось, что каждый могучий всхрап вызывает сотрясение палубы. Он невольно задумался о том, на что способен издающий такие звуки богатырь, если потревожить его сон, но тут из двери каюты появилась бледная, как рассветный туман, и тоненькая, как стрела, девчушка. Положив на палубу охапку одежды, она приложила палец к губам. Незнакомка выглядела очень хрупкой, и когда подняла свое одеяние, чтобы подтянуть чулки, то показались ее тоненькие, как прутики, ноги.
