Привратник у ворот аббатства приветствовал Хуктона, но тут на часового внезапно накатил кашель, да такой, что бедняга сложился пополам. После долгого мучительного приступа он медленно разогнулся и высморкался в пальцы.
— Смерть моя пришла, вот что это такое, — прохрипел привратник, отхаркнув и сплюнув в сторону нищих, маячивших у ворот обители, комок слизи. — Неминучая смерть... А коли тебе в хранилище рукописей, так это вон туда. Мимо крытой аркады.
Томас направился к залитому солнцем помещению, где пара десятков монахов стояли за высокими наклонными столами. В центральном очаге, чтобы не замерзали чернила, теплился огонек, но в помещении с высоким потолком было так холодно, что монахи выдыхали над своими пергаментами облачка пара.
Все они переписывали книги, и в хранилище слышалось лишь постукивание перьев о чернильницы, скрип, шелест и шорох. Два послушника растирали на боковом столике порошок для красок, третий скреб кожу ягненка, а четвертый заострял гусиные перья; и все они нервно поглядывали на сидевшего на возвышении, углубившись в работу над манускриптом, брата Гермейна. Этот монах с тонкими седыми волосами, блеклыми, близорукими глазами и раздражительным выражением был стар, мал ростом, тщедушен и согбен. Он низко склонился над листом пергамента и тут вдруг услышал шаги. Попечитель скрипториума резко вскинул голову и, хотя и не обладал острым зрением, углядел на поясе нежданного визитера меч.
— Какое дело привело солдата в дом Божий? — сердито вопросил брат Гермейн. — Явился завершить то, что начали англичане прошлым летом?
— У меня дело к тебе, брат, — сказал Томас.
Поскрипыванье перьев неожиданно прекратилось, ибо многие монахи навострили уши.
— Работайте! — сердито бросил им брат Гермейн. — Работайте! Вас еще не перенесли на небеса! У вас есть обязанности, вот и исполняйте их!
Перья вновь окунулись в чернильницы, скрип и шорох возобновились.
Когда Томас поднялся на возвышение, старый монах не на шутку встревожился.
— Мы знакомы? — сердито пробурчал он.
— Мы встречались прошлым летом. Мессир Гийом специально привозил меня встретиться с тобой.
— Мессир Гийом? — Брат Гермейн встрепенулся и отложил перо. — Мессир Гийом? Сомневаюсь, что мы увидим его снова! Ха! Я слышал, что Кутанс обложил его со всех сторон, и поделом. Ты знаешь, что он сделал?
— Кутанс?
— Мессир Гийом, дурень! Он выступил против короля в Пикардии! Против самого короля! Сделался изменником. Д'Эвек всегда был глупцом и постоянно рисковал, но теперь ему повезет, если он сохранит свою голову. Что это?
Томас развернул книгу и положил ее на стол.
— Я надеялся, брат, — промолвил он смиренно, — что ты сумеешь разобраться в...
— Ты хочешь, чтобы я прочитал это, а? Сам так грамоте и не выучился, а теперь решил, будто мне нечем заняться, кроме как читать всякую ерунду, чтобы ты мог определить ценность своей книженции? Безграмотные невежды иногда оказываются обладателями книг и приносят их в монастырь, чтобы мы их оценили. Мечтают, по скудоумию, что обычный сборник благочестивых советов окажется редкой и дорогой книгой по теологии, астрологии или философии. Как, говоришь, тебя зовут? — спросил брат Гермейн.
— Я этого пока не говорил, — ответил юноша, — но меня зовут Томас.
Очевидно, у брата Гермейна это имя не пробудило никаких воспоминаний, ибо он спокойно погрузился в книгу. Монах беззвучно проговаривал слова себе под нос и переворачивал страницы длинными белыми пальцами, пребывая в изумленной отрешенности. Потом он пролистал книгу обратно, вернулся к первой странице и вслух прочитал на латыни:
— Calix meus inebrians. — Монах вымолвил эти слова на одном дыхании, точно они были священны, потом перекрестился, перевернул страницу и, дойдя до странного древнееврейского текста, разволновался еще большее. — «Моему сыну, — произнес он вслух, очевидно переводя написанное, — который есть сын Тиршафа и внук Ахалиина».
Старик обратил близорукие глаза на Томаса:
— Это ты, что ли?
— Что я?
— Это ты внук Ахалиина, а? — уточнил Гермейн. Несмотря на плохое зрение, он, очевидно, углядел-таки на лице Томаса недоумение и торопливо буркнул: — Впрочем, неважно! Ты знаешь, что это?
— Всякие истории, — ответил лучник. — Истории о Граале.
— Истории! Истории! Вы, солдаты, прямо как дети. Безмозглые, жестокие, необразованные и жадные до всяких россказней. Ты знаешь, что это за письмо?
Он ткнул длинным пальцем в необычные буквы, которые перемежались символами, похожими на изображение человеческих глаз.
— Ты знаешь, что это такое?
— Это древнееврейский, разве нет?
— "Это древнееврейский, разве нет?" — насмешливо передразнил Томаса брат Гермейн. — Конечно, это древнееврейский, даже глупец, обучавшийся в Парижском университете, узнает иудейское письмо, но это магический язык. Такие буквы евреи используют для записи своих заклятий, в черной магии. — Он прищурился, поднеся одну из страниц к самым глазам. — Вот, видишь? Имя дьявола — Абракадабра!
Старик ненадолго призадумался.
— Автор утверждает, что Абракадабру можно призвать в наш мир, произнеся его имя над Граалем. Хм, это вполне возможно.
Желая отгородиться от зла, брат Гермейн снова осенил себя крестным знамением и попристальнее присмотрелся к Томасу.
— Где ты это взял? — резко спросил он, но, не дождавшись ответа, задал другой вопрос: — Это ведь ты, верно?
— Я?
— Ты тот самый Вексий, которого приводил сюда мессир Гийом, — промолвил монах тоном обвинителя и снова перекрестился. — Ты — англичанин! — Это слово прозвучало еще большим обвинением. — Кому ты отдашь эту книгу?
— Сначала я хочу понять, что в ней написано, — сказал Томас, озадаченный этим вопросом.
— Понять ее? Ты? — с издевкой произнес брат Гермейн. — Нет, нет. Ты должен оставить ее у меня, молодой человек, чтобы я сделал с нее копию, а потом сама книга отправится в Париж, к тамошним доминиканцам. Они пришлют человека навести о тебе справки.
— Обо мне? — Томас смутился еще больше.
— О семье Вексиев. Сдается мне, один из отпрысков вашего гнусного племени сражался на стороне короля этим летом, а теперь он подчинился святой церкви. Инквизиторы... — брат Гермейн остановился, очевидно, подыскивая подходящее слово, — побеседовали с ним по душам.
— С Ги? — догадался Томас. Он знал, что так зовут его двоюродного брата, который сражался на стороне французов в Пикардии, и знал, что Ги убил его отца в поисках Грааля, но старому монаху, похоже, было известно малость побольше.
— С кем же еще? А теперь, по слухам, Ги Вексий примирился с церковью, — сказал брат Гермейн, переворачивая страницы. — Примирился с церковью, как же! Может ли волк ночевать вместе с ягнятами? Кто это написал?
— Мой отец.
— Стало быть, ты внук Ахалиина? — с почтением произнес брат Гермейн, после чего возложил тонкие руки на книгу. — Благодарю тебя за то, что ты принес ее мне.
— Можешь ты мне сказать, о чем говорится в отрывках, написанных на древнееврейском? — спросил Томас. Слова брата Гермейна основательно его озадачили.
— Сказать тебе? Конечно могу, но это будет бесполезно. Ты знаешь, кто такой был Ахалиин? Тебе знаком Тиршаф? Конечно нет! То-то и оно. Поэтому не станем попусту тратить времени! Но я благодарю тебя за то, что ты принес мне эту книгу. — Он подвинул к себе клочок пергамента, взял перо и обмакнул его в чернильницу. — Если ты отнесешь это брату-казначею, он выдаст тебе вознаграждение. А сейчас мне нужно работать. — Он подписал записку и протянул ее Томасу.
Юноша потянулся за книгой.
— Я не могу оставить ее здесь, — сказал он.
— Не можешь оставить? Еще как можешь! Такая вещь является достоянием церкви! — Брат Гермейн угрожающе сложил руки на книге. — Ты оставишь ее здесь, — прошипел он.
Раньше Томас думал о брате Гермейне как о друге, или, по крайней мере, он не считал его врагом, и даже грубые слова попечителя скрипториума о предательстве мессира Гийома не изменили этого мнения. Но когда старый монах сказал, что книга должна отправиться в Париж, к доминиканцам, юноша понял, что он на стороне тех самых прихвостней инквизиции, которые, в свою очередь, переманили к себе Ги Вексия. Понял Томас и то, что эти страшные люди стремятся завладеть Граалем с невероятной алчностью, которую он оценил в полной мере только сейчас, и им нужны он сам и эта книга. Похоже, что и брат Гермейн ему враг. Лучник испуганно потянулся за книгой, внезапно поняв, что его приход в аббатство был опасной ошибкой.
— Мне нужно уходить, — настойчиво сказал он.
Брат Гермейн попытался удержать книгу, и, хотя слабые ручонки старого переписчика манускриптов не могли соперничать с могучими мускулами молодого лучника, вцепился в нее так, что мягкая кожа обложки едва не порвалась.
