Раулинс чувствовал облегчение по мере того, как расстояние между ними возрастало, но Бордмен приказал ему подойти к Мюллеру. Чтобы сломить недоверие Мюллера, необходимо было умышленно подвергать себя воздействию излучения. Не оглядываясь, Мюллер пробурчал себе под нос:
— Клетки опять закрыты.
— Клетки?
— Посмотри, вон там, на той улице.
Раулинс увидел нишу в стене здания. Прямо из мостовой торчало несколько прутьев из белого камня, постепенно изгибающихся и уходящих в стену на высоте около четырех метров. Таким образом, они представляли собой нечто вроде клетки. Другую такую же клетку, он увидел дальше, вниз по этой улице.
— Вообще-то, их штук двадцать, — сказал Мюллер, — расположены они симметрично по улицам, которые отходят от площади. Трижды с тех пор, как я здесь, эти клетки открывались. Прутья как-то входят в мостовую и исчезают. Последний раз, третий, это было позавчера ночью. Я никогда не видел, как они открываются или закрываются. Вот и на этот раз прохлопал.
— А зачем нужны эти клетки, как ты думаешь? — спросил Раулинс.
— В них держат опасных зверей или, может быть, пойманных врагов. Для чего еще нужны клетки?
— Но они открываются и теперь.
— Город все еще заботится о своих жителях. Во внешние зоны вошли враги, поэтому клетки ждут, готовые на всякий случай.
— Ты говоришь о нас?
— Да. О врагах, — в глазах Мюллера внезапно блеснуло параноидное возбуждение. Настораживающе быстро после холодного размышления наступил яростный взрыв. — Гомо сапиенс. Наиболее опасный и безжалостный, одно из подлейших созданий во всей Вселенной!
— Ты говоришь так, будто веришь в это.
— Верю.
— Брось. Ты посвятил жизнь благу человечества. Невозможно, чтобы ты после этого верил…
— Посвятил жизнь, — произнес Мюллер медленно. — Для блага Ричарда Мюллера.
Он повернулся к Раулинсу. Их разделяли шесть-семь метров, но сила излучения была такой, как будто они стояли нос к носу. Мюллер продолжил:
— Человечество, оно не беспокоило меня ни капельки. Я видел звезды и хотел ими владеть, считал себя богоподобным, одного мира мне не хватало. Я жаждал всех миров. Поэтому я выбрал себе профессию, которая должна была привести меня к звездам. Я тысячу раз рисковал своей жизнью, сталкивался со смертью, выдерживал фантастические перепады температур. От вдыхания удивительных газов у меня гнили легкие, и мне приходилось подвергаться восстановлениям. Я делал такие гадости, одни рассказы о которых способны вызвать рвоту у самого хладнокровного человека. Парни вроде тебя поклонялись мне и писали сочинения о самозабвении на службе для человечества! О моем ненасытном, неутолимом голоде знаний. А я тебе кое-что теперь объясню.
Я так же полон самозабвения, как Колумб, Магеллан и Марко Поло. Это были великие открыватели и путешественники, конечно, но при этом они искали и собственную выгоду. Так вот, выгода, которую я искал здесь, — и я хотел вознестись на высоту в сотню километров, хотел, чтобы мои памятники из золота стояли на тысячах планет. Знаешь поэму: «Слава для нас острога… то последняя слабость нашего разума» Милтона? Знаешь также этих ваших греков: «Когда человек слишком высоко поднимается, боги сбрасывают его вниз»? Да, я упал, и причем довольно жестко. Когда я проваливался сквозь облака гидрян, я чувствовал себя Богом. Черт побери, я был Богом! И когда я улетал оттуда, я снова им был. Для гидрян, как я думал тогда: «Останусь в их мифах, и они всегда будут рассказывать легенды обо мне, искалеченном ими Боге. Существо, которое проникло к ним и обеспокоило их настолько, что они должны были его обезвредить…» Но…
— Эта клетка…
— Позволь мне закончить! — Мюллер топнул ногой. — Ты понимаешь, в действительности я обычный паршивый смертный, который питал иллюзии насчет своей божественности, пока настоящие боги не позаботились о том, чтобы он получил соответствующую науку. Это они сочли нужным напомнить мне, что под пластиковым комбинезоном скрывается обросший шерстью скот, что в этом гордом черепе — звериный, животный мозг. Это по их велению гидряне использовали хитрую хирургическую штучку, наверное, одну из своих тайных заготовок, и открыли для всех мой мозг. Не знаю, сделали они это по злому умыслу или сочли, что должны вылечить меня от моего врожденного недостатка, то есть от невозможности показывать свои чувства. Чуждые нам создания. Вообрази их себе. Но они проделали эту маленькую процедуру.
Я вернулся на Землю. Герой и прокаженный в одном лице. Встань рядом со мной, и тебя начнет тошнить. Почему? Потому что исходящее от меня каждому напоминает, что он только лишь зверь. И в результате мы кружимся по кругу на ранее проложенной орбите. Каждый меня ненавидит, ибо узнает во мне свою собственную душу. А я ненавижу каждого, потому что знаю, как он вздрагивает рядом со мной. Понимаешь, я носитель страшной заразы, а зараза эта — ПРАВДА.
Я утверждаю, что счастье для человечества — герметичность человеческого черепа, не пропускающего его чувства наружу. Если бы у нас было хоть немного телепатических способностей, то эта мутная сила — выражать свои чувства без слов — развалила бы цивилизацию. Мы не смогли бы вытерпеть друг друга. Существование человеческого общества стало бы невозможным. А гидряне могут читать мысли друг друга. И, по-видимому, это доставляет им удовольствие. А нам — нет. И, собственно, поэтому я говорю тебе, что человек — наиболее достойная презрения тварь во всей Вселенной, не способная даже перенести запах собственного рода, где душа не хочет знать душу…
— Эта клетка, она открывается.
— Что? Сейчас посмотрю!
Мюллер не глядя побежал. Раулинс не успел отскочить достаточно быстро и получил дозу фронтального излучения. На этот раз это было не столь болезненно. Он увидел осень, засохшие листья, увядающие цветы, пыльных чертиков в дуновениях ветра, ранние сумерки. Он почувствовал скорее сожаление о краткости жизни и неизбежности смерти, чем уныние. Тем временем Мюллер, забыв обо всем остальном, внимательно смотрел на белые прутья, которые вошли в мостовую уже на несколько сантиметров.
— Почему ты только сейчас сказал мне об этом?
— Я пытался, но ты не стал меня слушать.
— Да. Да. Это мои чертовы монологи, — Мюллер захохотал. — Нед, я ждал долгие годы, чтобы это увидеть. Эта клетка действительно открывается. Смотри, как прутья исчезают в мостовой. Это очень удивительно, Нед. Клетки никогда до сих пор не открывались даже два раза в год, а теперь делают это второй раз на этой неделе.
— Может быть, ты попросту не замечал этого? Может, спал, когда…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
