— Будем дежурить по очереди? — предложила она. Не хотелось быть совсем уж бесполезной.
— Нет, — Зарецкий вытащил из сумки флягу, глотнул воды и протянул Ире. — Ещё на сутки-другие меня хватит. Отдыхай.
Она не слишком охотно поспорила, скорее с собой, чем с ним, и под вялые угрызения совести устроилась на подстилке, пахнущей листвой и древесной влагой. Ярослав сидел поодаль, бездумно шевелил длинной веткой стремительно прогорающий хворост и, похоже, мыслями блуждал где-то далеко отсюда. Пламя ярким призраком отражалось в его тёмных глазах.
…Берёзовые стволы высились повсюду, словно колонны, подпирающие сплошной непрозрачный полог — то ли листвы, то ли низкого, непроглядно-чёрного неба. Мёртвая трава негромко шелестела, рассыпаясь в прах под ногами. Где-то должен гореть костёр; а может, он уже потух, проглотив всё, что было назначено ему в пищу. Зачем вовсе было уходить от огня? Как теперь вернуться?
Призрачно-бледные стволы уходят в бесконечность неровными рядами, будто бы пойманные меж глядящихся друг в друга зеркал. Здесь нет верной дороги, но оставаться на месте значит сдаться без боя. Шаги отдаются оглушительным эхом в гулкой тишине; кажется, будто мир вокруг куда-то движется, но на самом деле это не так. Сколько ни трать силы, отсюда не уйти, не убежать, не вырваться. Остаётся только шагать, чтобы не лишать смысла остаток жизни…
Резкая, пронзительная горечь сдавила вдруг горло. Она была… настоящей, живой, в сотни раз реальнее зачарованной чащи и глухой безысходной тоски. Сомкнутые веки опалил ослепительный свет; Ира открыла глаза и надсадно закашлялась, прижимая ладонь к ноющей груди. Вокруг костра танцевали ломкие тени. Снова вспыхнуло; бледное пламя распласталось в воздухе сияющей дугой. Послышался негромкий трескучий смех.
— Пошёл вон! — рявкнул Зарецкий куда-то в стремительно зализывающую раны ночную тьму.
То, что пряталось под её покровом, не спешило подходить ближе. То ли хохот, то ли плач прокатился вдоль зыбкой границы рыжеватого света. Ира закашлялась: что-то болезненно сжалось в груди, мешая дышать; на глаза навернулись без причины горячие слёзы. Ярослав сорвался с места и без тени сомнения нырнул в темноту — туда, где насмехался над ним неведомый ночной гость. Кое-как скатившись с лежанки, Ира подползла ближе к костру. Огонь — единственная надёжная защита от нежити, от холода, от подступающей тьмы…
— Охолони, волхв! — испуганно взвизгнула пустота. Вспыхнувший среди деревьев яркий свет очертил притиснутую к широкому стволу тщедушную фигурку; левой рукой Зарецкий сжимал воротник потрёпанной алой рубахи, правую, над которой реяло золотистое пламя, занёс, как для удара. — Я ж не со зла! Не признал, дурачина, э-э-эх… Хошь — век тебе служить буду, отпусти только! Пощади!
Ярослав выругался сквозь зубы и нехотя разжал руку. Существо, обманчиво похожее на тощего мужичонку, мешком рухнуло к древесным корням и изумлённо закашлялось. Не ожидало отделаться так легко.
— Твоё счастье, — глухо проговорил Зарецкий, заступая ему дорогу к костру, — что твоя товарка о тебе позаботилась. Пошёл вон.
Ночная тварь склонила набок лохматую голову, с интересом его разглядывая. Ира запоздало припомнила неживую четырёхпалую ладонь на смуглом запястье, спокойный голос и скупые слова, недобро теперь аукнувшиеся. Стало холодно, несмотря на горевший совсем рядом огонь.
— Куда ж я пойду-то? — хитровато спросила нежить, щуря единственный глаз. Вторая глазница зияла тьмой. — Я ить тебе служить обещался. Не слыхал, что ли?
— Нужен ты мне, — огрызнулся Ярослав и брезгливо отступил на шаг. — Ну-ка хватит тут свою вонь распускать!
— Как мудрый господин прикажет, — елейно отозвалось существо.
Давившая на грудь тяжесть исчезла, будто и не было. Ира поспешно вдохнула перемешанный с дымом воздух; в лёгких защекотало, словно от восторга. Лица Зарецкого она не видела; навряд ли он рад власти, обретённой над опасной нежитью. Но и уничтожить скорчившуюся на земле тварь теперь нельзя — иначе сработает клятва. Клятва, данная в обмен на её, Ирину, жизнь…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А если мудрый господин прикажет сгинуть и не мозолить глаза? — ядовито поинтересовался Ярослав и, заметив, как приободрился одноглазый, торопливо сдал назад: — Нет, погоди-ка, так не пойдёт. Нечего тут гулять без надзора.
Нежить мелко затряслась от беззвучного смеха; зубы у существа были белые, крепкие, заострённые. Жёлтый, обведённый алой нитью глаз зыркнул в Ирину сторону. От Ярослава это не укрылось.
— Так, — рявкнул он, вновь всецело завладев вниманием пленника, — любая попытка тронуть живого — и отправишься в небытие, даже если это будет стоить мне дара. Ясно выражаюсь?
— Да где уж яснее-то, — обиженно буркнул одноглазый. — А ежли вдруг ты сам попросишь?
— Не попрошу, — заверил Ярослав. — Значит, так: дальше полутора вёрст не отходить, на людей не нападать, чары применять только с моего разрешения. Сунешься к нам без предупреждения — я за себя не отвечаю. Уразумел?
— Тю, чего ж тут разуметь-то, — существо издевательски хихикнуло. — Коли вдруг понадоблюсь, так меня Тихоном кличут. А мне тебя, волхв, как звать?
— Зови Яром, — отмахнулся Зарецкий. — Брысь отсюда.
Сутуловатый мужичок мигом растаял в воздухе; волна затхлого воздуха прокатилась над землёй, заставив Иру закашляться. Ярослав раздражённо вздохнул и, приблизившись, сел рядом на землю; Ира безропотно протянула ему руку.
— Кто это? — спросила она, прислушиваясь к самочувствию. Холод понемногу отступал. Выдержала бы она, доберись до неё незваный гость?
— Лихо, — зло бросил Зарецкий, и Ира невольно поёжилась. О таких тварях она только в учебниках и читала; приводимые там рекомендации советовали при встрече едва ли не завернуться в саван и ползти на кладбище. — Свалилось, блин, на мою голову…
— Ты его н-не боишься? — шёпотом спросила Ира и боязливо огляделась. Вдруг лихо где-то тут, слушает, потешается, готовится ринуться из тьмы…
— Чего его бояться, — Ярослав выпустил её ладонь и устало отбросил со лба волосы. — Всего лишь нежить. Бояться надо людей.
LII. Не ко времени
Грохотало так, словно Восточно-Европейскую равнину как следует тряхнуло вместе с Москвой, Студенческой улицей и крохотной Максовой кухней. Сделавшийся в последнее время нервным Некрасов, просыпаясь на ходу, примчался разбираться и вместо дымящихся руин обнаружил лениво покачивающуюся на боку кастрюлю колоссальных размеров, о существовании которой он до сих пор не подозревал, и пунцовую до корней волос Олю, очень знакомо прижимающую к губам ладони.
— Прости-и-и, — жалобно простонала она, глядя на ворвавшегося в кухню Макса почему-то с опаской.
Некрасов сообразил, что держит в руке не оформившийся до конца тёмно-синий силовой сгусток, и поспешил расслабить пальцы. Вот уж с кем поведёшься, от того и наберёшься…
— Лечиться надо, — вздохнул он. На столе валялась брошенная тут в незапамятные времена пачка сигарет, и Максу незамедлительно захотелось закурить. — Ты где эту бандуру нашла вообще?
— В шкафу, — Оля проворно подобрала кастрюлю и сунула её в пустую раковину. Громоздившаяся там прежде башня из грязных тарелок куда-то пропала. — Макс, прости, пожалуйста! Правильно ба говорит, что я косорукая…
— Она так говорит? — усомнился Некрасов. Антонина Михайловна не производила впечатления строгой дамы. — Ты б ей позвонила, кстати. Волнуется ведь.
— А я позвонила, — юная ведьма плюхнула полную воды кастрюлю на металлический блин и в нерешительности замерла над плитой. — Тут как — просто повернуть, и всё?
— Ага, — Некрасов смущённо поскрёб голую грудь. Он уже пришёл в себя достаточно, чтобы сообразить, что с очаровательными созданиями лучше разговаривать одетым, умытым и причёсанным — по крайней мере, пока отношения не перешли на должный уровень. — Пойду я зубы почищу, а потом подумаем, что нам с тобой дальше делать.
Подумать следовало. Вчера, а вернее, уже сегодня, когда, предварительно напугав начальника сообщением в зашифрованный чат, Некрасов кое-как припарковал пропылённый внедорожник где-то в районе Сретенки, он уверен был, что злоключениям конец, и уже к утру всё благополучно разрешится. Нужный дом они с Олей отыскали быстро; юная провинциалка больше смотрела по сторонам, чем под ноги, и Максу пару раз пришлось её спасать от чересчур близкого знакомства с тротуарной плиткой. Шеф отпер входную дверь, не дожидаясь, пока Макс позвонит; должно быть, где-то в подъезде натянуты были сигнальные чары. Несмотря на время, не то позднее, не то раннее, Верховский был одет в брюки и рубашку; Максу подумалось, что начальник не так давно вернулся из Управы.
