Г р а ф. На что тебе воля? Через год-два вы все равно ее по указу получите. И все разлетитесь и сопьетесь. Ты посмотри на Алешку и Гальку, на Галину Николаевну и Алексея Александровича. Они из неподатного сословия и даже, может быть, дворяне. Они не прикреплены к земле, им дорога повсюду открыта. Что же их тут держит? Преданность мне и делу.
А г а ф о н о в. А на что они годятся, кроме того чтобы костюмы из кладовой выдавать и роли переписывать, колоды деревянные без души и таланта. А куда они от вас пойдут, если вы их погоните? Куда они денутся, кому они нужны? А еще туда же, сволочь бездарная, поучать меня и Стешу.
Г р а ф. Да кстати и Стеша отличилась. Какая божественная гениальная Федра.
А г а ф о н о в. Вы бы, если бы не обо мне, о Федре бы этой позаботились. Все эти восемь лет учения в Париже я ведь все видел. А фуроры, а овации. Французы руки себе отхлопывали, цветами забрасывали. Каково ей быть крепостной?
Г р а ф. Как ты смеешь так голос на меня подымать? Я сказал, я всех бы вас отпустил давно, если бы не знал, что без моего участия это все равно случится не сегодня завтра. Я председатель губернского комитета по этому вопросу, его высочество великий князь, главный государев помощник по задуманному – мой лучший друг и твой горячий поклонник. Как ты смеешь кричать на меня по этому поводу, именно по этому? <…>
По комнате ходит, раздумывая и бормоча про себя, актер Петр Агафонов .
А г а ф о н о в. Овации, рукоплесканиям на поверку пустяки, бессмыслица. (К Стеше Швецовой, пробегающей мимо из левой двери.) Послушай, Стеша…
С т е ш а Ш в е ц о в а. Я знаю, что ты скажешь. «Все кругом мертво, одни мы, одно искусство…» Ну время ли мне, Петя, твою философию слушать. Меня Чубасов преследует.
А г а ф о н о в. Какой Чубасов?
С т е ш а Ш в е ц о в а. Из уездной управы благочиния, не знаешь, что ли. Зверь и солдафон. Сделай милость, кликни кого-нибудь из труппы, оттесните его с кордебалетом куда-нибудь подальше в угол, заговорите. Вдруг я не выдержу да влеплю ему затрещину? Что тогда будет? Нас сгноят заживо, три деревни запорют до смерти. (Убегает дальше в правую дверь.)
А г а ф о н о в
(один). Она права, она угадала. Рукоплесканиям нет конца, поздравления, восторги, а на душе смерть, мысль каменеет, и что ни возьмешь, задумываешь живым, а оно рождается мертвым. Отчего это? Чего недостает мне? Воли? О, будь я свободен! Я тотчас со Стешей, с Катей Лантухиной, с учителем Сашей Ветхопещерниковым да с двумя-тремя лучшими актерами махнул бы в Питер. Там бы мы свой театр основали. Деньги, люди, связи нашлись бы. За самое трудное брались бы, мы все бы осиливали, богатырствовали, гремели по всему свету. Вот было бы житье!
Продолжая расхаживать, прерывает размышления на время, пока по комнате толпою проходят в ту и другую сторону позвякивающие шпорами военные с аксельбантами, фланирующие гости гражданских ведомств, Лели и русалки из кордебалета, слуги с подносами и без подносов. Когда шествия редеют и на время прекращаются, продолжает.
Конечно, актер без подражательной жилки ничто, невозможность… Надо уметь подмечать, копировать, передразнивать. Но что надо перенимать и схватывать? Самое главное. Суть жизни. Ее дух, ее непостижимость. Надо уметь передавать чудесное.
Входит Галина Горячева .
Г а л и н а Г о р я ч е в а. Помешала, помешала. Чувствую, что помешала. Помешала твоим размышлениям. У тебя не то что на роже все твои мысли написаны, по всему парку разносится, что ты про себя под нос бормочешь.
А г а ф о н о в. О, как я тебя ненавижу, презренная, ничтожная.
Г а л и н а Г о р я ч е в а. Потому что ты круглый дурак. Если бы ты был умнее да хоть раз меня заметил, обратил внимание, я бы ради тебя Алешке рога наставила, я бы тебя озолотила, я бы тебе волю вожделенную выстарала. А ты выше облака занесся, полубогом ходишь, вот и внакладе. Я пусть и плоха, да все же офицерская вдова как-никак, свободная дворянка, а ты хоть сорок раз талант и гений, что ты такое, в корне взять? Тля, плевок. Дворовый графов человек, холоп кабальный.
А г а ф о н о в. Доведешь ты меня до греха когда-нибудь – убью я тебя, дрянь бесстыжая, подлая чертовка.
Г а л и н а Н а г и ш о в а <3 в е р е в а>. Ну не буду, не буду. Сейчас скажу, за каким я к тебе делом. У тебя от радости сердце в груди запрыгает. Ты, поди, думаешь, что я опять к тебе с этими костюмами.
А г а ф о н о в. Сколько раз повторять тебе? Я их выкуплю. Саша Ветхопещерников денег взаймы попросил. А я к тому времени свои раздал. Вот я костюмы, не отпираюсь, целый воз, из устаревшей пьесы, и заложил с намерением вернуть потом.
Г а л и н а Н а г и ш о в а. Саша Ветхопещерников! Нечего сказать, хорош резон, воровать и самоуправствовать, на телегу графское добро грузить в ломбард в город. Да ну их покудова, костюмы, не об них сейчас речь. Ты небось знаешь, что тебя и Стешу сегодня вечером французский господин Дюма смотрел?
А г а ф о н о в. Где он? В первый раз слышу. Ведь я с его сыном в Париже знался. Сколько сыщется знакомств: Бреген, Сансон, Дюплесси. Ты говоришь, он тут, у нас, в Пятибратском?
Г а л и н а Н а г и ш о в а. Погоди, пистолет. В том-то и соль. Он тебя видеть хочет. Граф желает вас свести вдвоем. Погоди, говорят, горячка. Мне надо тебе еще кое-что сказать.
А г а ф о н о в. Говори скорей, чудо. Пока ты будешь свою ерунду разводить, он уедет еще, чего доброго.
Г а л и н а Н а г и ш о в а. Никуда он не уедет. Он у нас долго прогостит. Ну слушай.
А г а ф о н о в. Уж воображаю.
Г а л и н а Н а г и ш о в а. Ты волен ему что хочешь говорить. Господин Дюма знает, что ты со Степанидой восемь лет во французском учении пробыли и, стало, вам не надо толмача. Вас вдвоем оставят. У нас, ты знаешь, не подслушивают, можешь говорить о чем угодно.
А г а ф о н о в. Спасибо, дала позволение, а то бы я не догадался.
Г а л и н а Н а г и ш о в а. Вот ты и начинаешь.
Картина восьмая
Внутренность трактира. Окна справа и слева. В задней стене спуск и выход вниз к горенкам и пристройкам постоялого двора, на стене – часы, вдоль нее стойка, шкап, полки с посудой. Вход с большой дороги спереди с любого края авансцены. Столы и лавки. Благовещенье. Необычайно раннее пробуждение природы. В окнах солнце, редкий, но внятный свист лесной птицы, отдаленный отзвук благовеста в начале сцены.
Явление первое
Трактирщик Прохор перетирает и переставляет посуду с прилавка на полки, актер Петр Агафонов пишет за столом у открытого окна, справа десятский Шилин околачивается кругом без дела, во все вглядывается, нагибается, что-то подбирает с полу.
Входит прохожий купеческого вида.П р о х о ж и й. Тут у вас что будет, Лесное или Пятибратское?
П р о х о р. Тебе почтовую станцию, что ли?
П р о х о ж и й. Ее.
П р о х о р. Дальше по лесу до заворота.
П р о х о ж и й. Покорно благодарю. (Выходит.)
Явление второе
Агафонов , Прохор , Шилин .Г у р и й. Шатаются. С виду купчина, а кто его знает. За всеми не уследишь.
Никто не отвечает, Агафонов и Прохор продолжают заниматься своим делом. Пауза. Шилин заглядывает под стол, нагибается, выпрямляется.
Тьфу ты. Я думал, брошка валяется, нагрудный камушек, а это жук на поверку, скажи пожалуйста, майский жук.
Молчание.
Март месяц, Благовещеньев день, а он, жук, туда же. Отродясь не бывало такого. Ты скажи какая весна ранняя! Чудеса! <…>
По авансцене слева десятский Шилин гонит и подталкивает перед собою нищего Гурия и Марфу-нищенку .
Г у р и й. Старики.
Ш и л и н. Старики аль младенцы, ты мне зубов не заговаривай. Где твой пачпорт? Вот в чем сила. А какой мне антирес до твоих годов? А может, ты беглый.
Г у р и й. Одним смирением кормимся. Самая немощь. Из стариков старики.
Ш и л и н. Я говорю, може, ты беглый, кто тебе знает. А побираться, бродяжничать – этим у нас не шутят. Сам знаешь, – закон.
М а р ф а. И что же ты, милый человек, надумал с нами исделать?
А г а ф о н о в (посмотрев на стенные часы). Надул по обыкновению Александр. Не торопится. (Ранее увлеченный записями, только теперь замечает Шилина и нищих, смотрит, прислушивается.)
Ш и л и н. Мое дело свяжу и в волость. А оттеда в уезд.
М а р ф а. Батюшки-светы! А тама?
Ш и л и н. А тама сами знают, что надоть. Отсчитают папаше сколько положено и в Сибирь. И тебе подол задерут, всыпют.
М а р ф а. Святители небесные!
Ш и л и н. А ты как думала? Может, мне за вас под плеть? Ты скажи спасибо, ноздрей не стали рвать, не клеймят. Посекут старичка, авось духа до смерти не вышибут.
М а р ф а. Господи, святая твоя воля! (Плачет и крестится.)
