Знакомясь с этими материалами, с нетерпением ищешь строки, написанные рукой военкома УВВУЗа – ведь ему сам бог велел незамедлительно реагировать на такие вещи, что приключались с Тодорским. И мы находим их, эти строчки. Полковой комиссар Н.Т. Галкин в начале января 1938 года подготовил докладную записку на имя начальника ПУРККА Л.З. Мехлиса. Содержание записки будет приведено ниже, а сначала обратим внимание на следующую деталь. Дело в том, что тот же Галкин в период реабилитации А.И. Тодорского в 1955 году по просьбе сотрудника Главной военной прокуратуры написал свой отзыв о совместной работе с ним в УВВУЗе. Так вот что поражает – докладная записка на имя беспощадного Мехлиса, написанная в самый разгар репрессий против кадров РККА, по своему содержанию и тональности гораздо более положительна, нежели отзыв от января 1955 года. Удивительно, но это факт. Что здесь сыграло свою роль?
В докладной записке Галкин писал: «…Тодорский А.И. 23 июля 1937 г. парторганизацией УВВУЗ РККА был привлечен к партийной ответственности за то, что он, Тодорский, проявил притупление большевистской бдительности, оторвался от партийной жизни, не сумел разоблачить окружавших его врагов народа – брата и жену, арестованных органами НКВД…
Тодорский за последнее время имел ряд ответственных поручений, выходящих за рамки функций Управления ВВУЗ. Тодорскому было поручено написать Дисциплинарный Устав, который написан; был назначен председателем комиссии по выработке указаний по физической подготовке РККА и председателем комиссии по редактированию Закона по гражданской ПВО…
Отношение Тодорского к работе Управления. Тов. Тодорский грамотный, трудолюбивый и добросовестный работник, работает много. Военное дело хорошо знает и любит его. Вместе с тем медлителен в работе, нерешителен, без необходимого риска в работе, проявляет чрезвычайную осторожность и излишнюю страховку, что отрицательно отражается на работе УВВУЗ»[457].
Значит, Тодорский работает добросовестно, хотя и замедленно, при этом излишне не рискуя. Таков главный вывод, который можно вынести из приведенной докладной Галкина. Этот вывод по своей сути не должен был настроить Мехлиса против начальника УВВУЗа. А что касается чрезвычайной осторожности и излишней страховки, то любому, даже мало-мальски сведущему человеку понятно, откуда у Тодорского проистекали эти качества.
А между тем Галкину ничего не стоило «утопить» своего начальника, приведя в докладной записке известный ему негативный материал из жизни последнего. Например, он не стал обыгрывать факты злоупотребления спиртным со стороны Тодорского: «…Мне был известен факт пьянки Тодорского с Куликом (командармом 2-го ранга, начальником Артиллерийского управления РККА. – Н.Ч.), когда они в течение нескольких дней (3–4) пьянствовали с женщинами за городом. В эти дни Тодорский не являлся на службу». (Из письма Н.Т. Галкина Главному военному прокурору генерал-лейтенанту А. Вавилову, написанного в июле 1954 года)[458].
Хоть и сверхосторожен был Александр Иванович в 1937–1938 гг., однако это уже ничего не меняло – машина НКВД продолжала работать и его черед неумолимо приближался. Тодорский наводился еще на свободе – трудился, отдыхал и даже пьянствовал, а в это время на него в особую папку поступали показания лиц, арестованных за «участие в военном заговоре, возглавляемом Тухачевским». Это не считая тех доносов, которые шли по оперативным каналам. Мы же пока будем вести речь только о показаниях арестованных. Таковых к моменту ареста Тодорского набралось более десятка – 12 человек из числа высшего комначсостава «показали» на него. Все эти показания были затем приобщены к его следственному делу. К слову сказать, ни одной ставки с названными лицами Тодорскому так и не дали.
О чем же говорится в этих документах, содержание которых полностью Александр Иванович не знал, но о наличии которых догадывался? Изучение архивно-следственного дела позволяет узнать то, о чем до поры до времени он в полной мере не ведал.
Комдив Е.С. Казанский, бывший командир 5-го стрелкового корпуса, а еще ранее – начальник военно-учебных заведений РККА, в показаниях от 27 июня 1937 года (более чем за год до ареста Тодррского) характеризует его с отрицательной стороны. Однако напрямую он Тодорского участником заговора не называет, а только говорит, что своими антисоветскими разговорами готовил того для вербовки и что Тодорский разделял взгляды Казанского по всем вопросам положения в армии. «Я работал начальником отдела учебных заведений наркомата обороны… Тодорский А.И., бывший офицер, инспектор военно-учебных заведений, пьяница, морально разложившийся человек, ставящий свое личное благополучие выше всего, настроенный явно антисоветски… Доверенный человек Фельдмана…»[459]
Комбриг А.И. Сатин (начальник отдела Управления военно-учебных заведений РККА) в своих показаниях от 4 июня 1937 года заявил, что Тодорский ему известен как участник заговора. «Помимо завербованных мною лиц мне известны, как активные участники заговора, следующие лица: Тодорский Александр Иванович… О нем мне Казанский говорил, что он… посвящал его в ряд вопросов, связанных с антисоветским заговором. Кроме того, мне лично известно о тесной связи Тодорского с Фельдманом»[460].
Комкор Н.А. Ефимов, бывший начальник Артиллерийского управления РККА, на допросе 22 мая 1937 года (почти за полтора года до ареста Тодорского) показал, что в течение ряда лет у него на квартире собирался кружок его единомышленников: «Начиная с 1929 г. по 1931 г. групповые сборища лиц командного состава, преимущественно контрреволюционно настроенных, возобновились. Они также происходили у меня на квартире. На этих сборищах присутствовали: Белицкий, Венцов, Ошлей, Урицкий, Тухачевский, Тодорский – начальник Управления военно-учебных заведений…
На этих сборищах велись уже более резкие контрреволюционные разговоры, рассказывались антисоветские анекдоты… Уборевич, Урицкий и Тодорский, хотя и не принимали непосредственного участия в этих контрреволюционных разговорах, но в их присутствии они велись совершенно свободно и открыто»[461]. На этом допросе Ефимов показал, что о причастности к заговору Тодорского он узнал в 1933 году от Тухачевского.
Было бы неверно утверждать, что Тодорский до его ареста абсолютно ничего не знал о наличии в НКВД показаний на него. С частью из них его, видимо, все-таки знакомили и некоторые материалы следственного дела свидетельствуют об этом. Например, там имеется письмо Тодорского от 8 июля 1937 года в адрес Ворошилова и наркома внутренних дел, в котором он решительно отрицает свою принадлежность к антисоветскому заговору, факты посещения квартиры комкора Ефимова и участия в «сборищах» участников заговора во главе с Тухачевским[462]. Отметим, что промежуток между показаниями Ефимова, обличающими Тодорского, и письмом последнего в «компетентные органы», составляет полтора месяца.
Командарм 2-го ранга А.И. Седякин, до ареста начальник Управления Противовоздушной обороны, в показаниях от 2–5 декабря 1937 года назвал Александра Ивановича одним из руководящих заговорщиков, хотя в обоснование этого заявления не привел совершенно никаких данных: «Мне были известны следующие руководители – заговорщики Управлений НКО… УВЗУЗ – Тодорский.
С целью определения… поведения фронтов, ведущего к чувствительному поражению сначала Белорусского, а потом Украинского фронтов… мы предполагали провести в начале 1937 г. большую оперативную игру Генерального штаба на Западном фронте. В игре занимали тактические должности… Тодорский»[463].
С названными показаниями Седякина (равно как и остальных вышеуказанных лиц) Тодорского, после его ареста, следователи ознакомили, они же (показания) фигурируют и в обвинительном заключении. Однако были и другие показания Седякина, резко расходящиеся по своему содержанию с приведенными выше. Так, в 3 м томе по делу Седякина, где находятся его собственноручные показания, на листах 626–631 находим фактически опровержение всего того, что им было сказано на допросе в начале декабря 1937 года. Он пишет, что «…с Тодорским мои отношения всегда были натянутыми. Встречи были только служебные. Политического контакта или антисоветского сговора ни с кем из них у меня не было (перед этим были упомянуты Г.И. Кулик, А.В. Хрулев, А.И. Тодорский и еще несколько человек. – Н.Ч.). До дня своего ареста я ни от кого не слышал о причастности этих лиц к военно-фашистскому заговору. Подозревал Тодорского, поскольку его имя фигурировало в печати, но от других заговорщиков о Тодорском ничего компрометирующего не слышал»[464].
Арестованный командарм А.И. Седякин говорит, что он стал подозревать Тодорского в причастности к заговору в связи с сообщениями в печати. Но сказал об этом как-то глухо и неконкретно. И неясно – о чем писалось в прессе, в чем именно обвинялся начальник УВВУЗа, что ему инкриминировалось? И когда происходили указанные события – о том у Седякина ни слова. Относительно Тодорского это тем более интересно, так как его имя упоминалось в те годы чаще всего в связке с именем Ленина, с содержанием его книжки «Год с винтовкой и плугом». Какие же такие сообщения вдруг появились в печати, что кардинально изменилось, если один из высших чинов в РККА начал подозревать другого такого же высокопоставленного командира в противозаконных, антисоветских деяниях?
