Как ни пытались Малышев, Баранов, Мозулевский и Кузовлев вернуть Тодорского в «лоно» его прежних показаний, у них после 16 декабря уже ничего не получалось. Высокое начальство проявляло недовольство, следователи старались изо всех сил, но что поделаешь – Александр Иванович твердо стоял на своем. Отголоски этих сражений можно найти в протоколах допроса от 20 и 27 декабря 1938 года, 13 и 14 января, а также 2 февраля 1939 года.
На допросе 2 февраля он заявил: «Я ложно показал, что являюсь участником антисоветского военного заговора с ноября 1932 г. и что якобы меня именно в это время завербовал в заговор бывший начальник ГУРККА Фельдман. Фактически же я в это время был в командировке в Монголии и на Дальнем Востоке».
На вопрос следователя: «Для какой цели он так поступил?», Тодорский ответил: «Для того, чтобы впоследствии мне было легче отказаться от этих показаний и для того, чтобы была видна ложность моих показаний»[483].
Лейтенант Кузовлев задал и такой вопрос: «Почему в качестве вербовщика Вы назвали не кого-либо, а именно Фельдмана?». Ответ Тодорского:
«Я это сделал для того, чтобы опять-таки была очевидна ложность моих показаний. Я знал от бывшего заместителя наркома по морским делам Орлова, что на суде ни он, ни Фельдман и никто другой меня не назвал. Я читал показания Фельдмана 1 июня 1937 г. на Военном совете, он меня также не назвал. Наконец, на следствии мне нужно было назвать лицо, вербовавшее меня в заговор, которое по занимаемой должности было выше меня и с которым я вместе работал по службе. Такими являлись или Фельдман, или Алкснис. Фельдмана мне было выгодно назвать потому, что моя длительная командировка на Д.В. (Дальний Восток. – Н.Ч.) и в Монголию совпадает со временем совместной службы с ним и эту командировку я взял временем якобы моей вербовки»[484].
Кандидатура Б.М. Фельдмана, многие годы ведавшего кадрами в РККА, следователей ГУГБ устроила и он остался в материалах дела как лицо, завербовавшее Тодорского в заговор. Хотя тогда, когда Александр Иванович подписывал заведомо ложные показания на себя, можно было сравнительно легко роль вербовщика перебросить на Гамарника или Тухачевского. Как это уже было у десятков высших военачальников РККА. Но следственные работники почему-то не пошли на такую перестановку, предпочтя оставить все так, как Тодорский написал в своих собственноручных показаниях. К тому же с Гамарником у него по делам службы было совсем немного контактов – и когда он исполнял должность начальника Военно-воздушной академии, и когда возглавлял УВВУЗ Красной Армии. Другое дело Тухачевский…
На отношениях между ними необходимо остановить внимание. Они, эти отношения, были сложными, порой излишне натянутыми, не всегда выдержанными в рамках правил. В материалах архивно-следственного дела по обвинению Тодорского находим отголоски этих разногласий. Долгие годы после ареста Тухачевского и суда над ним Тодорский действительно считал его врагом народа, нередко подчеркивая, что он всегда предчувствовал это, недолюбливая и критикуя заместителя наркома.
Вскоре после расстрела группы Тухачевского Тодорский, выступая на партийном собрании УВВУЗа, заявил, что к Тухачевскому у него всегда отношение было отрицательное. Назвав своим патроном Ворошилова, он сказал: «На заседаниях РВС (Реввоенсовета СССР. – Н.Ч.) я не раз выступал против Тухачевского… К Якиру и Уборевичу я также относился отрицательно, не раз выступал против них на заседаниях РВС и на Военном совете при наркоме, заявляя, что никакой пользы от них не ощущаю»[485].
Важно отметить, что большинство лиц, осужденных к расстрелу 11 июня 1937 года, Тодорскому были хорошо знакомы. О его дружбе с Фельдманом уже упоминалось, с Якиром в 1928 году он ездил в Германию, а с Эйдеманом – в Италию в 1934 году.
Только покривил душой Александр Иванович, возведя хулу на Якира и Уборевича. Документы свидетельствуют о том, что были другие времена и другие песни Тодорского. В стенографическом отчете заседаний Военного совета при НКО (8–14 декабря 1935 г.) находим его выступление по вопросу об оперативно-тактической подготовке и методике обучения в Военно-воздушной академии. Там есть и пассаж в отношении Якира и Уборевича, соответственно командующих войсками Киевского и Белорусского военных округов: «…Товарищ нарком хвалит БВО и КВО, персонально Уборевича и Якира. Мы это слышали…, но было бы неплохо, если бы мы от своего лица их похвалили…»[486]
Все присутствовавшие на данном Военном совете совсем недавно (и месяца не прошло) как получили соответствующие персональные воинские звания. Тодорский упомянул об этом и, акцентируя внимание на Якире и его высоком звании командарма 1-го ранга, заявил, что необходимо всемерно популяризировать опыт его работы. Обращаясь к командарму, он произнес:
– Вы хороший командующий и мы имеем право просить опыта Вашей работы…[487]
Еще сложнее предстает палитра его взаимоотношений с Тухачевским. Здесь мы наблюдаем со временем картину явной эволюции взглядов Тодорского, его дрейф от одного полюса к другому – от неприятия и критики до безудержного восхваления. О заседаниях РВС СССР и выступлениях на них Александра Ивановича уже упоминалось. Не менее интересные подробности узнаешь, когда читаешь страницы воспоминаний профессора Г.С. Иссерсона о жарких баталиях на полях научных дискуссий, о полемике Тодорского с Тухачевским в 30 е годы по вопросам трактовки некоторых операций Гражданской войны.
По праву считая себя военным писателем и являясь активным участником Гражданской войны, Александр Иванович был непременным участником публичного обсуждения книг по данной теме. Особенно по спорным вопросам, к числу которых относилось взаимодействие фронтов в польской кампании 1920 года. К этой «больной» теме возвращались даже тогда, когда, казалось бы, к тому не было особых оснований.
Одно из таких мероприятий, в котором Тодорский сыграл не последнюю роль, описывает Г.С. Иссерсон в своих воспоминаниях, посвященных М.Н. Тухачевскому. В начале 1930 года состоялось обсуждение недавно вышедшей книги «Характер операций современных армий», написанной начальником Оперативного управления Штаба РККА В.К. Триандафиловым. Книга была высоко оценена М.H. Тухачевским, командованием округов, преподавателями военных академий и воспринята как новый вклад в развитие оперативного искусства. Однако некоторые военачальники Красной Армии не поняли новых мыслей, высказанных автором, и отнеслись к ним отрицательно. Особую неприязнь у них вызвали взгляды Триандафилова на конницу, как род войск, которая в условиях технического перевооружения армии (танки, самолеты) уже не могла, как прежде, играть решающей роли в операциях современной войны.
Это обсуждение происходило в Центральном Доме Красной Армии под председательством начальника Политуправления РККА Я.Б. Гамарника. Присутствовали М.Н. Тухачевский (командующий войсками Ленинградского военного округа), А.И. Егоров (командующий войсками Белорусского военного округа), С.М. Буденный (инспектор кавалерии РККА), И.П. Уборевич (начальник вооружений РККА и заместитель наркома), Р.П. Эйдеман (начальник Военной академии имени М.В. Фрунзе), работники Штаба РККА, преподаватели и слушатели военных академий, расположенных в Москве.
Основной доклад сделал начальник кафедры Военной академии имени М.В. Фрунзе Н.Е. Варфоломеев. Он отметил научное и практическое значение означенного труда для дальнейшего развития оперативного искусства. Такую же оценку книге дали и другие участники обсуждения. Совершенно иного мнения был Буденный. В своем резком выступлении он назвал книгу Триандафилова вредной, принижающей роль конницы и противоречащей духу Красной Армии.
После Буденного выступил Тухачевский, обстоятельно разобравший основные положения научного труда о характере современных операций и подчеркнувший их правильность для условий, когда армия все более и более насыщается техническими средствами борьбы. Он также сказал, что конница в будущей войне будет играть только лишь вспомогательную роль. Эти оценки вызвали крайнее недовольство со стороны Буденного и он в пылу негодования заявил, что «Тухачевский гробит всю Красную Армию».
Обстановка в зале накалялась. Она достигла предела, когда выступил представитель одного из центральных управлений РККА, обозначенный в воспоминаниях Г.С. Иссерсона буквой «Т». «Со всей горячностью Т. обрушился на Тухачевского за защиту Триандафилова, который, по его мнению, пропагандировал идеи технически вооруженных западно-европейских армий и не учитывал нашей отсталости в этой области… Конница, по мнению Т., сохранила все свое значение, доказав это в Гражданскую войну, в частности в Польскую кампанию 1920 г., когда она дошла до Львова. И если бы она не была отозвана оттуда Тухачевским, то выиграла бы операцию (?!). И тут, обратившись к Тухачевскому, который… сидел в президиуме, и подняв сжатые кулаки, Т. высоким голосом выпалил: «Вас за 1920 й год вешать надо!..»[488]
