и сознание этого наполняло их гордой радостью.
Благодаря хорошо налаженной радиосвязи советским истребителям большую помощь оказывали наземные посты наблюдения.
— Внимание! — передавал наблюдатель. — Сзади снизу — два «мессершмитта».
Однажды Татаренко и Хаметов так стремительно расправились с двумя «мессершмиттами», указанными им наблюдателем, что тот даже не успел уследить за ходом битвы и не понял, что произошло.
— Внимание! — кричал наблюдатель. — Здесь где-то два «мессершмитта», но сейчас я их почему-то не вижу.
— И больше не увидите, — отвечал Татаренко. — Оба сбиты.
В этих январских боях свойства каждого летчика проявлялись особенно ярко. Они не были уже новичками, начинающими, они были боевыми летчиками с большим опытом войны за плечами. И способности их оказались неодинаковыми. В полку и в дивизии всем было ясно, что в эскадрилье у Лунина есть два летчика — Татаренко и Кузнецов, — которые и в полете и в бою далеко оставили всех остальных. Никто не сбивал столько вражеских самолетов, сколько они. Их имена почти каждый день повторялись снова и снова в связи со все новыми победами в воздухе.
Оба они фактически были заместителями Лунина, ближайшими его помощниками. Если на какое-нибудь боевое задание направлялась не вся эскадрилья, а только часть ее, то этой группой самолетов обычно командовал либо Татаренко, либо Кузнецов. Между ними установилось скрытое соперничество, которое они старались никак не выказывать, но о котором, конечно, все знали.
Кузнецов был внешне холодный, сдержанный человек. Но в эскадрилье, где к нему давно уже хорошо присмотрелись, понимали, что только поверхностному взгляду он кажется холодным, а в действительности он человек горячий и пылкий. Он был старше Татаренко, боевой стаж у него был больше, и он, безусловно, не мог быть равнодушен к тому, что Татаренко опережает его. Существовала одна область, в которой у Кузнецова не было соперников во всей дивизии, — разведка. Лучший разведчик — это, конечно, значило много, но была в этом и досадная сторона: его часто посылали на разведку, и потому он участвовал в боях реже, чем Татаренко, и не мог сравняться с ним по числу сбитых вражеских самолетов.
А Татаренко — тот вообще ничего не умел скрывать, его чувства и побуждения всегда были всем видны. У него была славная черта, за которую его все любили, — он искренне радовался успехам своих товарищей. Если Рябушкину, или Хаметову, или Остросаблину удавалось сбить вражеский самолет, он ликовал вместе с ними, удивлялся их отваге, их находчивости. Если ему случалось сбить самолет совместно с другими летчиками, он, докладывая или рассказывая, подчеркивал их, а не свои заслуги. Но, конечно, и он сам, и все кругом понимали, что ни Рябушкина, ни Остросаблина, ни даже Хаметова и Костина, несмотря на все их успехи, нельзя с ним сравнить. Кузнецов — дело совсем другое. Всякий раз, когда Кузнецов сбивал самолет, Татаренко весь настораживался. Он подробно расспрашивал, как это все произошло, внимательно вникая во все детали боя. Потом говорил:
— Ну ладно…
И всем было понятно, что это значило. А значило это, что он не успокоится, пока не сделает того же, что сделал Кузнецов, или даже больше.
13 января Татаренко сбил «фокке-вульф».
Почти весь следующий день, 14-го, Кузнецов провел в разведке и только один раз вылетел вместе с Остросаблиным на охрану наших войск. Он зоркими своими глазами увидел над самой землей два «мессершмитта» и спикировал на них, ведя за собой Остросаблина. Один «мессершмитт» он сбил сразу же, а другой гнал вдоль всего фронта до самого Синявина и там поджег. Немецкий летчик выпрыгнул из горящего самолета и спустился на парашюте.
15-го Татаренко, вылетев во главе четверки самолетов, встретил семь «мессершмиттов». Он немедленно повел свои самолеты в атаку, и в результате короткого боя три «мессершмитта» были сбиты. Два из них сбил сам Татаренко, а один — Карякин и Рябушкин.
16-го утром Кузнецов, вылетев на разведку, обнаружил внизу под собой «мессершмитт-110». Кузнецов подошел к нему сзади, со стороны хвоста. Хвост «мессершмитта-110» охранял стрелок; он издали заметил самолет Кузнецова и открыл по нему огонь с очень большой дистанции. Кузнецов продолжал настойчиво нагонять его и, приблизившись, дал очередь. Стрелок сразу перестал стрелять, — вероятно, он был убит. Кузнецов подошел к немецкому самолету почти вплотную и с четвертой очереди сбил его.
Вечером того же дня при ослепительном закате, охватившем полнеба, Татаренко, ведя за собой Костина, Хаметова и Дзигу, встретил пять «юнкерсов-88», которые шли на бомбежку под охраной двух «мессершмиттов» и двух «фокке-вульфов».
Татаренко атаковал их спереди, в лоб.
«Юнкерсы» шли цепочкой, один за другим, и Татаренко, летевший впереди своей четверки, дал снизу очередь по первому из них. Он проскочил под ним и, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, что с ним случилось, устремился на второго. Он хотел успеть обстрелять возможно большее число «юнкерсов», прежде чем «мессершмитты» и «фокке-вульфы» успеют вмешаться.
Этот замысел оказался правильным. Второй «юнкерс» упал в лес одновременно с первым, которого добил шедший вслед за Татаренко Костин. А Татаренко тем временем успел атаковать третий «юнкерс» и четвертый. «Мессершмитты» и «фокке-вульфы» кинулись к нему, но он, выворачиваясь из-под их ударов, продолжал бить по «юнкерсам». Ему помогали Хаметов и Дзига, которые действовали так же, как и он: не ввязываясь в драку с истребителями, беспрестанно атаковали бомбардировщики. Третий и четвертый «юнкерсы» были сбиты через полминуты после первых двух. Пятый «юнкерс» успел удрать. Он умчался к югу, охраняемый двумя «фокке-вульфами» и двумя «мессершмиттами».
Четыре бомбардировщика, сбитые четырьмя истребителями благодаря умному маневру, — это было событие, которое обсуждала вся дивизия. Но уже через сутки, вечером 17-го, Кузнецов, повторив в более трудных обстоятельствах то, что сделал Татаренко, достиг таких же результатов.
Кузнецова сопровождали Остросаблин, Карякин и Рябушкин. На закате они встретили двадцать немецких самолетов. Десять «юнкерсов» шли впереди, а истребители — восемь «мессершмиттов» и два «фокке-вульфа» — несколько выше и сзади.
Кузнецов повторил маневр Татаренко. Его четверка атаковала «юнкерсы» спереди и тем самым опередила немецкие истребители. За те несколько секунд, пока «мессершмитты» и «фокке-вульфы» спешили к месту боя, четыре «юнкерса» были сбиты. Остальные «юнкерсы», беспорядочно побросав бомбы в лес, обратились в бегство. Отбив запоздалую атаку «мессершмиттов» и «фокке-вульфов», Кузнецов привел свою четверку на аэродром.
Этот день, 17 января, был уже шестым днем боев за прорыв блокады Ленинграда. Поздно вечером, перед тем как лечь спать, Лунин зашел в кубрик, где жили летчики его эскадрильи. Он ежевечерне навещал их в этот час и неизменно заставал их спящими. И на этот раз они спали. Но не все.
