Ему казалось, что все происходит как во сне, в каком-то особом, замедленном ритме, словно жизнь в этом мире постепенно останавливалась. Ему не показалось странным, что стража не явилась на его зов.
Навалившись на свою жертву своими телами, пяти убийцам удалось наконец пресечь ее дальнейшие попытки оказать сопротивление. Кинжал Стефания вонзился Императору в пах. Взвыв от бешенной боли, Император стал опять вырываться с нечеловеческой силой. Устремившись к своему ложу, он потащил за собой всех пятерых. По пути они опрокинули хрупкий столик и высокую урну. Домициан уцепился за одну из колон возле своего ложа, затем подтянулся поближе. Наконец ему удалось сбросить покрывало и перину.
Меча не было. Черные собаки из Гадеса забрали его.
— Стра-а-а-а-жа! — сорвался с губ Домициана повторный призыв, который был гораздо более жалобным и молящим, чем первый.
В этот отчаянный момент, пытаясь изо всех сил отвести от себя смерть, он краешком глаза заметил Домицию Лонгину, которая спокойно взирала на происходящее из смежной комнаты. Ее глаза блестели как у совы, а на щеках проступил румянец от удовольствия Ее губы растянулись в колдовской улыбке Цирцеи.
«Моя жена! Грязная сучка, потаскушка, утонувшая в разврате! Ты знала об этом!»
С ее плеч медленно сползла расшитая золотом палла, и из-под нее показался меч.
«Мой меч! Как только у нее хватило наглости! Медуза! Клитемнестра[25]! Воплощение всего отвратительного, что только может быть в женщине! Ты стоишь на виду у центуриона преторианцев и хладнокровно наблюдаешь за тем, как меня убивают собственные слуги!»
И только теперь Домициан вдруг осознал: стража не идет к нему на помощь. Проклятье бессмертным богам! Против него ополчился весь дворец.
Кинжал Стефания разил часто, но беспорядочно, попадая Домициану в шею, живот и бедра. Один раз Стефаний промахнулся и глубоко ранил Циклопа в плечо. Тот обругал его последними словами, но продолжал крепко удерживать Домициана за руки. Схватка на полу представляла собой клубок конечностей и тел. Кариний даже не мог отличить нападавших от жертвы. Он дрожал от их громоподобных криков.
Повсюду разлетались брызги темной крови, попадавшей на светлый пол, обдавая белоснежные колонны и стены, украшенные фресками. Кариний прижал к своему сердцу амулет из бараньего рога.
— Пусть все побыстрее покроется мраком! — прошептал юноша. — Дай мне сил, мать Атаргатис, иначе я ослепну от этого дикого зрелища.
Но где-то в глубине души он думал, что все идет правильно, как повелели боги, и что Атаргатис улыбается… Пришло время принести в жертву старого бога-царя — его плодородная кровь пойдет на поля и принесет новый рассвет. Скоро об этом будет знать весь город, и наступит блаженство.
Домициан продолжал сопротивляться, но силы его шли на убыль от потери крови. Алая тога наполовину обнажала его тело, все испещренное ранами.
«Весь дворец и вся гвардия… Я попал в челюсти колосса… Кто же, именем бога?..»
И вдруг все прояснилось у него в голове. Он понял. Марк Аррий Юлиан. Кто еще мог совратить столько умов? Злодей из всех злодеев!
«Нет, я отказываюсь поверить в это. Я всегда буду помнить тебя таким, каким видел в последний раз — сломленным, павшим духом, уничтоженным моей собственной рукой».
Кинжал еще раз пронзил его. Домициан понял, что умирает.
«Итак, арена пришла за мной, наконец. Я знал, что так и произойдет. Все эти высокие барьеры и лучники могут сдержать ее лишь на один-два десятка лет. Мир вместе со всеми своими радостями — не что иное, как жестокий обман, скрывающий свою ужасную правду. Вся жизнь — это упорная, безжалостная борьба до самой смерти. Мы все время стараемся забыть, что боги уже опустили свои большие пальцы вниз, едва мы успели появиться на свет. Боги безмолвно взирают на то, как безумствует толпа скотов, как она попирает закон и порядок. Я был слишком снисходителен и добродушен в то время, как нужно было обрушить на них всю строгость закона».
Он был уже не в силах подняться с колен и продолжал сопротивляться, повинуясь лишь одному инстинкту. У него начала кружиться голова, на глаза наползал густой туман, приятный туман, все предметы словно отдалились, став какими-то расплывчатыми и непонятными. Он был словно воин многовековой давности, нашедший свою смерть на развалинах Трои.
Когда Сервилий услышал первые крики, раздавшиеся в спальных покоях Императора, он коротал время в игре с другим преторианским центурионом в ожидании времени, когда нужно будет заступать в караул. Он сразу же бросился опрометью по коридору к месту, откуда шли вопли о помощи, прихватив с собой десяток легионеров, свободных от дежурства. Обнаружив, что новобранцы Петрония с бесстрастными лицами загородили все проходы, он сначала пришел в замешательство, потом в ярость, поскольку жуткие крики, доносившиеся изнутри, принадлежали вне всякого сомнения самому Домициану. Коридор заполнялся прибывающими лоялистами. Сервилий обнажил меч и попытался войти в спальню через служебный вход. Обнаружив, что все двери надежно заперты с обеих сторон, он ринулся назад в прихожую и к своему удивлению обнаружил там подмогу Петронию. Это была отборная когорта Норбания, солдаты которого бесшумно проникли в коридор и выстроились по всей его длине, скрестив копья. Их лица были неумолимы.
Лоялисты сделали попытку прорваться через этот заслон, выставив перед собой щиты. Раздались взаимные угрозы и звон металла, но дальше ушибов дело не пошло. Обе стороны остерегались пускать в ход оружие, не желая проливать кровь своих же товарищей.
Сервилия изумило большое количество преторианцев, мешающих ему пройти к спальне. Лоялисты впали в замешательство, граничащее с унынием. Однако Сервилий не оставил своих попыток проникнуть в спальню и самому увидеть весь ужас происходящего там. Но теперь он действовал угрозами и просьбами.
Домициан, все еще живой, лежал на спине. Циклоп вырвал кинжал из руки Стефания, бормоча себе под нос, что Император преспокойно встретит свой сотый день рождения, если продолжать в том же духе. Парфений, задыхаясь, навалился всем телом на Домициана, прижимая его к полу. Он был близок к панике и готов расплакаться. В этот момент их глаза встретились, и Домициан словно загипнотизировал его. Парфений не мог отвести от его глаза.
— Парфений, почему? — с трудом выдохнул Домициан. — Я же доверял тебе. Чего тебе не хватало? Ведь я дал тебе все!
Парфению удалось, наконец, освободиться от взгляда Императора. Он отвел глаза в сторону.
— Прости меня! — прошептал он. — Не я обрек тебя на смерть. У меня не было иного выбора, кроме как идти с ними. Ты должен знать своего убийцу. Все это задумал и подготовил Марк Аррий Юлиан.
