— Сохраняй эту иллюзию, если тебе так нравится. — равнодушно согласился Пелорус. — Но если уж ты в нее веришь, зачем было приходить ко мне сейчас? Ты что, принимаешь меня за человека, которого нужно ублажать твоей чарующей лестью? Не могу не любить тебя, Мандорла, ведь именно так устроен волк, а я внутри, под шкурой, в достаточной степени волк, но никогда я не стану тебе доверять, пока обладаю силой человеческого зрения и человеческой мысли.
— Только воля Махалалеля заставляет тебя так говорить. — с упреком произнесла она. — Я твоя мать, твоя сестра, твоя возлюбленная, потому что ни ты, ни я не можем жить по-настоящему вне стаи. Я люблю тебя так же, как и ты меня, и не по принуждению. Для мужчин из человеческого племени я вся — сплошное очарование и сплошной обман, и если они страдают из-за привязанности ко мне, даже когда это получается у меня вовсе не намеренно, им причиняет боль только измена их дурацкой похоти, и они полностью заслуживают этого. Но ты не видишь подделки под человеческую красоту, которой наделил меня Махалалель, ты видишь только волчицу, которая скрывается внутри, и именно это влечет тебя ко мне. Это себе самому ты не можешь доверять, дорогой мой Пелорус, потому что над тобой довлеет эта проклятая воля, и она отвращает тебя от твоей настоящей сущности и от всего, в чем ты в действительности нуждаешься. Если бы ты только мог подчиниться мне…
Конец ее фразы повис в воздухе, а она улыбалась одной из своих самых соблазнительных человеческих улыбок.
— Ты во мне ошибаешься. — покачал головой Пелорус. — Ведь это как раз ты должна бороться за то, чтобы измениться и стать другой. Ты не сможешь этого сделать, я знаю, потому что ты одновременно слишком волчица и слишком женщина, и недостаточно философски смотришь на жизнь. Но ты бессмертна, Мандорла, и не в состоянии сказать, чего ты можешь достигнуть усилием воли и чистосердечием. Не могу определить, права ли ты, так страстно веря, что твое единственное спасение — снова быть волчицей, и ничем более. Но я верю, теперь, когда ты побывала женщиной, ты никогда уже не сможешь и не пожелаешь быть просто волчицей и не согласишься на такую участь, даже если сможешь заставить себя принять ее с удовольствием. Пока существуют намного худшие вещи, чем быть человеком, и я не стану уверять тебя в том, что для истинного волка лучше быть человеком. Я лишь настаиваю, вервольф должен примириться с человеческой частью себя самого и принять ее в той же степени, что и волчью. Люди вовсе не враги тебе, Мандорла, и с твоей стороны неправильно и глупо делать все, чтобы их мир и все их совершения, подверглось разрушению.
Мандорла посмотрела на него с явной жалостью, но он не поверил, что ее взгляд был искренним.
— Бедняга Пелорус! — сказала она. — Не волк и не человек, но зато философ! Да ведь что же тебе еще любить, как не софистику, если ты не соблюдаешь верность собственному племени, и не можешь заниматься любовью, как человек? Даже та игривая любовь, которой я способна предаваться с мужчинами, доставляет кое-какое удовольствие, но для тебя нет ничего, совсем ничего, кроме вымученной логики безбрачия…
Мандорла наклонилась вперед, снова давая своим словам растаять в воздухе, и обнажила жемчужные зубы в насмешливой гримасе, которая могла быть кокетливым заигрыванием, если бы она в эту минуту была в волчьем обличии, но на ее человеческом лице не могло отразиться ничего, кроме пародийной насмешки.
— Что же ты видела? — резким голосом спросил Пелорус. — Что ты видела, когда Паук согласился проникнуть в сон Таллентайра, вместо кошмара Харкендера?
Глаза Мандорлы сузились, она откинулась назад.
— Ты же там был. — сказала она. — И я знаю, ты видел Лидиарда, а он сказал тебе, что видел сам. Ты что, думаешь, я свои глаза закрыла?
— Не думаю. — мягко признал он. — Но есть не один вид слепоты, и мне интересно, действительно ли ты видела то, что можно было там увидеть. Паук-то это видел, правда? Но Харкендер, хотя он сам грезил и был частью того сна, наблюдал только конец, полное запустение и крушение всей своей ненависти и враждебности. Неужели ты не смогла увидеть больше этого?
— Харкендер умер. — кратко бросила она.
— А ты никогда не врешь, но это еще не ответ на вопрос.
— Я не увидела ничего такого, что помогло бы мне перестать ненавидеть и презирать род человеческий. — угрюмо выговорила Мандорла. — Я видела, как проиграли одну долгую битву в длительной тяжкой войне, но ведь будут еще и другие битвы, и я не уверена, что на надежды Таллентайра на вселенную можно полагаться больше, а на Адские надежды еще меньше, чем на патологические страхи Харкендера. В конце концов, он нам говорит, что все мы и каждый из нас — всего лишь пылинки праха и не будет от нас никакого продолжения? Тебе-то, может, доставит удовольствие смотреть такой сон, но ты же философ, а я волчица. Я знаю радость жизни, а сэр Эдвард Таллентайр никогда ее не познает, да и Сфинкс тоже. Сфинкс, который мог бы сыграть роль волка, но вместо того решил играть роль человека.
— Если он вернулся к своему Творцу, спать в безвременных песках, ему, по крайней мере, достанутся покой и терпение. — вздохнул Пелорус.
— Не достанутся. — не согласилась Мандорла. — Сфиекс находится в облике человека-женщины, почти в таком же соблазнительном и очаровательном, как мой, и в точности таком же фальшивом и обманчивом. Она плывет со своей марионеткой Адамом, направляясь к Америке. Она приобрела какое-то странное честолюбивое стремление узнать мир поближе, и так как она согласилась отпустить своего хрупкого и переменчивого друга, ей нужно найти другое орудие, чтобы с его помощью выполнить свою цель. Я никоим образом не оставила надежды на ее будущее, потому что уже знаю, чему, в конце концов, научит ее теперешний ее облик — она увидит только физическое уродство и отвратительные качества людей. В один прекрасный день, милый Пелорус, ее мысли непременно снова вернутся к тому, чтобы создать Ад, и тогда, возможно, настанет время свести с ней переговоры.
— Я больше верю в ее суждения. — задумчиво произнес Пелорус — И знаю: то, что она видела, она начала понимать лучше, намного лучше, чем ты.
Мандорла покачала головой.
— Когда-нибудь, я снова смогу отыскать Дэвида Лидиарда. — проговорила она легкомысленно, — Будет интересно столкнуться с его славной человечностью и поглядеть, насколько в действительности тверда его любовь к хорошенькой Корделии. Нет, я ни за что не причиню ему страдания, но, если мне как следует попытаться, быть может, я могла бы дать ему хотя бы крошечный проблеск радости.
— А тем временем, ты, без сомнения, найдешь себе более богатого мужчину с комфортабельным домом. — подхватил Пелорус, — И хотя ты презираешь то удовольствие, которое люди находят в роскоши, ты все-таки решишь передохнуть и пожить в безопасности, вдали от стаи, и задумаешь следующий безумный план действий, который тебя захватит.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
