им оказывается, — милость государя императора".
Базили. Как произошло, что Столыпин оценил так верно земельные реформы?..
Гучков. Он сам из помещиков, он крестьянское хозяйство, помещичье хозяйство знает, [побыл и] в качестве гродненского губернатора. Эта западная губерния гораздо ближе стояла к нуждам населения, там губернатор был, как председатель губернской земской управы — близко к этим вопросам стоял. Так как он человек просвещённого ума и не был, как Хомяков, противник земельной реформы, поэтому [ему не была чужда] идея создания частной крестьянской собственности... Знакомство с русской деревней, во-первых, и идеи западные, во-вторых. В нём отсутствовал социальный элемент, Столыпин был представитель государственной идеи. Государство нуждается в богатом крестьянине, а если благодаря этому помещики не могут иметь крестьянский труд — пусть перестроятся. Он к этому пришёл, видимо, давно.
Первое моё соприкосновение с ним, когда он был во главе правительства и после неудачи Витте. Когда Столыпин на первых же порах приступил к такой же идее, он имел в виду Шипова, Львова, меня; он в первые дни своего появления у власти развивал эту идею. Он убеждал Львова взять на себя, говоря, что нет предела той земельной реформы, которую он имел в виду; [намереваясь исполнить] всё, что требуется в смысле государственных жертв, чтобы расширить площадь крестьянского земледелия, [предоставить] льготы по покупке земель... что нет предела — это основа всего. Если только нам эта земельная реформа не удастся, то всех нас надо гнать поганым помелом. Он указывал, что между Львовым и им разницы по существу нет большой, он не допускает революционного элемента в эту реформу.
Базили. Это так легко было сделать. Всё дворянство в долгу, как в шёлку. Просто курс поставить определённый.
Гучков. Это в нём давно сидело. Потом, когда он приступил к реформам, он нашёл этот вопрос подготовленным. Разработка шла по Министерству внутренних дел. Это была работа В. И. Гурко в качестве товарища министра; ближе подошёл к этим идеям и тот законопроект, который правительство провело в порядке 87 статьи, этот закон составлен главным образом на основании проектов, подготовленных в министерстве Гурко.
В противоположность тем, которые думают освободить и предоставили крестьян самим себе, он предполагал, что это первый шаг к дальнейшему. Подъем культурный крестьянства. Раз вы вышли из общины, сделались земельным собственником, вы вправе приобщиться ко всем тем экономическим и финансовым благам, с которыми связан личный кредит, особенно крестьянские банки, которые давали возможность мелким собственникам улучшить хозяйство. [Наряду] с этими экономическими мерами была принята мера подъёма общественного и социального уровня крестьян, подготовки их к идеям самоуправления в тех пределах, в которых их навыки давали возможность, [поставлен] вопрос о волостном земстве. Мужика пустили в губернское земство — там он теряется; в уездном — тоже, но он думал создать из волостных земств хорошую школу для крестьянства. И, наконец, поднятие умственного уровня крестьянства посредством школы. Со времени III Думы много было сделано в смысле образования. Такая работа обещала нам лет через десяток — два — три получить новое крестьянство.
А волостное земство вот в каком виде. Оно было коньком либеральных партий. Столыпин очень сочувственно к этому относился. Разумеется, правительство не выполнило всех ожиданий, так как в волостном земстве предполагалось слить в общей работе разные группы населения, начиная от помещика, собственника завода, местного священника, доктора и лавочника и, наконец, просто крестьян. Надо было против засилья крестьянской массы оградить этих представителей. Поэтому вводились некоторые нормы, ограничения, волостное земство было поставлено под известный контроль, пока формы самоуправления ещё не созрели, требовалось руководство.
Левые встретили волостное земство в штыки, в правых кругах несочувственно. Мы, в середине, мы были сторонниками этого. Наш докладчик Глебов, предводитель дворянства Нежинского уезда, был немножко склонен к левизне в этих вопросах. В законопроекте, поскольку он прошёл комиссии Думы, Глебов дал уклон несколько более в сторону левых ожиданий. И сделал его малоприемлемым. Даже для правительства характерно было, что этим левым поправкам правые элементы не препятствовали. В таком виде это попало в Думу. Столыпин несколько раз пытался Глебова и некоторых членов этой комиссии обламывать, чтобы они пошли на уступки, которые сделали бы этот законопроект приемлемым. В конце концов этот законопроект прошёл и поступил в Государственный совет, а там он не успел пройти. У Столыпина был один недостаток: он не умел рекламировать ни себя, ни своего правительства, ни программы...”
Глава последняя
Самым интересным документом, оставшимся после смерти Столыпина, оказалась незаконченная рукопись Петра Аркадьевича, написанная им, как выяснилось, в последние дни жизни — в ней он представлял будущее политическое устройство России. Он писал, что принял страну в хаотическом состоянии и единственная возможность удержать её от распада была только в том, чтобы всё “захватить в кулак”. Лишь после этого, отмечал он, можно провести реформу, которая должна уничтожить опаснейшую для России партию социал-революционеров, питающуюся крестьянской средой, и добившись над ней победы, начать “постепенно разжимать кулак”.
Он считал эсеров главным злом России и опасался только их.
Жизнь показала, что Столыпин ошибался. И такая грозная сила — партия эсеров — была вынуждена склонить голову перед большевиками, которые также боролись с самодержавием, хотя и не показались ему тогда опасной силой.
О “железном кулаке” он вспомнил неспроста. Видимо, хотел ответить тем, кто упрекал его в стремлении навести твёрдый порядок; ведь когда этот порядок наводился, тоже лилась кровь и распахивали свои двери тюрьмы и централы.
“Без порядка не может быть ни созидания, ни движения вперёд”, — утверждал Столыпин, как бы оправдывая свою жёсткую политику.
Словно ощущая дыхание смерти, он решил исповедоваться перед потомками, желая быть услышанным. Он всегда говорил: “Всё, что я делаю, — во благо России”.
При жизни никогда не ценятся достойно те, которые потом становятся дорогими и близкими.
Через год после кончины Столыпина ему возвели памятники в Киеве, Гродно и Саратове. Деньги собирались по подписке, добровольно, причём суммы были собраны громадные.
В Киеве, последнем городе его жизни, соорудили грандиозный монумент из бронзы и установили перед городской думой. Современники отмечали, что итальянскому скульптору Скименесу удалось воплотить свой замысел — Столыпин был как живой. На цоколе были высечены слова, которые так потрясли Россию: “Не запугаете!”, “Вам нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!” и — “Твёрдо верю, что затеплившийся на западе России свет русской национальной идеи не погаснет и скоро озарит всю Россию”.
А на лицевой стороне памятника стояла лаконичная надпись: “П.А. Столыпину — русские люди”.
