Автоматические конвейеры, непрерывно выдающие поток вещей. Грузовые, никем не управляемые олити взлетают, садятся, снова взлетают.
Могучая река днем и ночью «затопляет» планету бесчисленным количеством разнообразной продукции.
— Хватит! — сказал наконец Синяев. — Довольно заводов. От всего этого голова кругом идет.
— Да, хватит, — со вздохом повторил Широков.
«Далеко нам до такого развития автоматики и такого изобилия. Но все это у нас обязательно будет».
— Может быть, вообще хватит? — спросил Гесьянь. — Возобновим осмотр завтра.
— Покажите нам какое-нибудь зрелище, — попросил Широков. — Надо разнообразить впечатления.
— У вас есть театры? — спросил Синяев.
— Были. Но теперь в том смысле, как у вас, нет. Все представления фиксируются на пленку.
Линьг не сказал: «пленка». Такого слова у каллистян не было. Изображения и звук записывались на дисках, отдаленно напоминающих патефонные пластинки, очень маленькие по размерам.
— Значит, мы можем увидеть любое представление, когда бы оно ни было исполнено?
— Вообще, да. Но станции передают определенную программу. Она достаточно разнообразна. Если же вы хотите посмотреть то, что сегодня не передается, то стоит только соединиться с архивом.
Появилась «программа». Точно огромный газетный лист, неподвижно и отчетливо на месте, где был экран, висело перед ними расписание передач. Здесь было более двухсот названий.
— Существуют у вас газеты? — спросил Синяев.
— Таких, как у вас, уже нет давно. Но в любой момент вы можете узнать все новости на планете с помощью этого экрана. Он заменяет нам ваши газеты. Любой выпуск можно прочесть когда угодно, хотя бы через несколько лет.
— Это довольно удобно, — сказал Широков.
Его и Синяева не удивляла осведомленность Линьга о Земле, на которой он не был. Они знали, что на всей Каллисто буквально зачитывались книгой Бьяининя «Планета Земля», которая вышла недавно в фантастическом количестве экземпляров. Они сами помогали ему писать эту книгу еще в пути, на звездолете.
По совету Дьеньи, они прослушали музыкальный спектакль, что-то вроде оперы. Но артисты не пели, а говорили под аккомпанемент инструментальной музыки. Для Широкова и Синяева музыка звучала странно, а сюжет они плохо поняли.
После ужина, когда зашел Рельос и ночь раскинула над Атилли свой звездный узор, они вынесли кресла на террасу.
Широков сел рядом с Дьеньи.
«Лун» еще не было. Они должны были взойти позже. В темноте лицо Дьеньи было почти невидимо.
Широков вдруг вспомнил, как четыре года тому назад (но одиннадцать с половиной по земному счету) вот так же ночью он сидел с Диегонем, дедом Дьеньи, у входа в палатку, в лагере под Курском, и слушал его рассказ о Каллисто. Мог ли он думать тогда…
Он повернулся, желая рассказать ей об этом далеком эпизоде, но никого не увидел.
Дьеньи исчезла…
Исчезли все, кто был на террасе, и сама терраса…
Волна холода прошла от сердца вверх, к голове…
ПРИКАЗ РОДИНЫ
Равнина, покрытая зеленой травой.
Зеленый лес на горизонте.
Голубое небо, на котором совсем как Солнце сияет далекий Рельос.
Все похоже на Землю, все ласкает глаз привычным, знакомым с детства сочетанием красок.
Кучевые облака над лесом, прохладный ветер, проникающий через открытое окно, нормальная температура воздуха — все «земное»…
Отчего же острое чувство тоски не покидает Широкова?.
Где-то далеко, в безднах неба, осталась Каллисто — чудесная планета, мир будущего!
Совсем не похожая на Землю, она с еще большей силой, чем прежде, влечет к себе.
Два коротких месяца — и дверь прекрасного мира, прежде чем он успел войти, закрылась перед ним. Осталось только воспоминание, вызывающее тоску и горечь неосуществленного желания.
Когда случайно залетевший на Сетито космический корабль покидал ее, Широков жалел, что не увидит больше эту планету, столь похожую на Землю, а теперь, когда он снова находился на ней, проклинал неожиданную и непредвиденную болезнь, заставившую его покинуть Каллисто.
Сетито, несмотря на ее сходство с Землей, казалась ему отвратительной, как насмешка.
С тяжелым вздохом он отвернулся от узкого окна и бросился в кресло.
Он был один в доме на холме, в том самом, который они с Синяевым так недавно рассматривали с огромным интересом как первую каллистянскую постройку, увиденную ими.
Сейчас, после дворцов Атилли, этот дом казался Широкову донельзя жалким.
Синяев отправился с Гесьянем и Бьесьи фотографировать окрестности холма и реку, а если удастся, то и пресмыкающихся.
«Вот, как ни храбрился Георгий, — думал Широков, — но и ему пришлось оказаться здесь. Все случилось не так. Но, может быть, еще не все потеряно, — пытался он утешить себя, — может быть, все обойдется? Мы вернемся на Каллисто и закончим знакомство с нею. Разве не может случиться так?».
Все, что произошло в ту роковую ночь, врезалось ему в память, и он вспоминал о ней с чувством обреченности.
Как врач он знал, что все потеряно, но как человек — возмущался и негодовал на злую шутку, которую сыграла с ним судьба.
Тогда, после вторичного обморока, у его постели состоялся консилиум. Широков сам принимал в нем участие, консультируя каллистянских врачей по вопросам нормальной работы человеческого организма.
Пятеро врачей, во главе с Бьиньгом, подвергли его тщательному и всестороннему осмотру.
Приговор был единогласным.
— Единственное, что может вас спасти, — это немедленное возвращение на Землю, — высказал решение консилиума Бьиньг. — Прививка каллистянской крови не дала ожидаемого эффекта, а может быть, принесла даже вред.
— Значит, людям Земли закрыт доступ на Каллисто?
— Нисколько не значит. Мы сговоримся с медиками Земли. Перед отлетом к нам звездоплаватели будут проходить специальную подготовку, а затем длительный карантин на Сетито и Кетьо. И только тогда прилетать на Каллисто. С вами этого не было сделано. Теперь уже поздно.
— Но ведь я — то совершенно здоров! — в отчаянии воскликнул Синяев.
— Вы так думаете, но ошибаетесь. Просто вы крепче своего друга. Разденьтесь! Вместе с ним мы обследуем вас, и пусть он сам скажет, что мы увидим.
Это был урок каллистянской медицины, и Широков с профессиональным интересом вспоминал многочисленные приборы, с помощью которых под руководством Бьиньга он проверил работу всех внутренних органов в теле Синяева. Отличительной особенностью этих приборов была возможность зрительно видеть процессы, которые врачи обычно только слышат или осязают.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
