Он снова открыл глаза и наблюдал, как «мерседес» съезжает на дорогу по гладкому пандусу, вливается в сплошной транспортный поток. Наклонился к дверце, через окно посмотрел на небо. Облака, los angeles, двигались над ними, в том же направлении. Они оставались на Тропе Луча.
13
— Мистер? Роланд?
Она подумала, что он задремал с открытыми глазами. Теперь же повернулся к ней, сидя на пассажирском, ковшеобразном сидении, с лежащими на коленях руками, здоровая прикрывала изувеченную, прятала ее. Она подумала, что не видела другого такого человека, так не вязавшегося с «мерседесом». Или с любым другим автомобилем. И еще подумала, что не видела человека, который выглядел таким уставшим.
«Но он не выдохся. Думаю, далеко не выдохся, хотя он может придерживаться другого мнения».
— Зверек… Ыш?
— Да, Ыш, — услышав свое имя, ушастик-путаник поднял голову, но не повторил имени, как сделал бы днем раньше.
— Это собака? Или не совсем собака.
— Он не совсем зверек. И уж точно не собака.
Ирен Тассенбаум открыла рот, потом закрыла. Ей это давалось с трудом, поскольку не привыкла она молчать, если находилась в кампании. И рядом с ней сидел мужчина, которого она находила привлекательным, несмотря на все его горе и усталость (а может, в какой-то степени, именно из-за горя и усталости). Умирающий мальчик попросил ее отвезти этого мужчину в Нью-Йорк и сопроводить в те места, где он хотел побывать. Сказал, что о Нью-Йорке его друг знает еще меньше, чем о деньгах, и она верила, что так оно и есть. Но она также верила, что мужчина этот опасен. Она хотела задать ему много вопросов, но вдруг он бы на них ответил? Она понимала, чем меньше будет знать, тем выше у нее шансы, после его ухода, влиться в прежнюю жизнь, из которой ее выдернули во второй половине этого самого дня, без четверти четыре. Влиться, как она влилась в платную автостраду, выехав на нее с боковой дороги.
Она включила радиоприемник и нашла станцию, по которой крутили «Удивительную благодать»[94]. Когда она вновь посмотрела на своего необычного спутника, он смотрел на темнеющее небо и плакал. Тут она посмотрела вниз и увидела что-то еще более необычное, пробравшее ее до глубины души, чего не случалось уже пятнадцать лет, с того момента, как ее первая и единственная попытка родить ребенка закончилась выкидышем.
Незверек, несобака, Ыш… тоже плакал.
14
Она свернула с автострады 95 сразу же за границей штата Массачусетс и сняла им два соседних номера в дешевом отеле, который назывался «Морской бриз». Не подумала о том, что нужно взять с собой очки для вождения, те самые, которые она называла мухожопкиными очками («Если я их надеваю, то могу разглядеть мухину жопку»), да и все равно не любила ездить ночью. В мухожопкиных очках или нет, ночная езда ее нервировала, а вот это могло привести к мигрени. С мигренью она бы просто не смогла сесть за руль, а пузырек с «Имитрексом» остался в аптечке в их доме в Ист-Стоунэме.
— Кроме того, — объяснила она Роланду, — если эта «Тет корпорейшн», которая тебе нужна, — где-то в дороге она сочла возможным перейти на ты, — находится в административном здании, ты все равно не сможешь попасть туда до понедельника.
Возможно, она знала, что это не так. Рядом с ней сидел мужчина, который обычно попадал в те места, куда хотел попасть. Никто не мог его удержать. Ирен решила, что это — одна из причин, по которых к нему влечет женщин.
Так или иначе, он не возражал против того, чтобы они провели ночь в мотеле, но идти с ней обедать отказался, поэтому она сбегала в ближайший ресторан быстрого обслуживания и купила еду за стойкой КЖК[95]. Поели они в номере Роланда. Ирен, не задавая лишних вопросов, поставила тарелку и перед Ышем. Тот съел кусок курицы, аккуратно держа его в передних лапах, а потом отправился в ванную и улегся спать на коврике.
Почему они назвали это место «Морской бриз»? — спросил Роланд. В отличие от Ыша, он попробовал все блюда, но удовольствия не выказал. Ел, как человек, делающий свою работу. — Запаха океана я не чувствую.
— Ну, наверное, почувствовал бы, если б ветер дул в правильном направлении и со скоростью урагана. Мы это называем поэтическим воображением, Роланд.
Он кивнул, неожиданно (во всяком случае, для нее) показав, что понимает, о чем речь.
— Красивая ложь.
— Да, пожалуй.
Она включила телевизор, надеясь, что Роланда это отвлечет, его реакция ее потрясла (хотя она убеждала себя, что всего лишь развеселила). Когда он сказал ей, что не может этого видеть, она не поняла, как воспринимать его слова; поначалу подумала, что он говорит об интеллектуальной убогости того, что показывали на экране. Потом решила, что он говорит (пусть и не прямо) о постигшем его горе, трауре, в котором он пребывает. И только когда он уточнил, что слышит голоса, да, но видит только полосы, от которых слезятся глаза, до нее дошло, что он говорил о том, что было на самом деле: он не видел экранной «картинки». Ни серии «Розанны», которую показывали далеко не в первый раз, ни рекламного ролика кукурузных хлопьев, ни говорящих голов в местном выпуске новостей. Она дождалась, пока не прошел сюжет со Стивеном Кингом (на вертолете его доставили в Центральную больницу штата Мэн в городе Льюистон, где тем же вечером сделали операцию, которая позволила спасти ему правую ногу; состояние писателя оценивалось, как удовлетворительное, впереди его ждали новые операции, дорога к полному выздоровлению представлялась долгой и неопределенной), потом выключила телевизор.
Она выкинула объедки и одноразовую посуду (после обеда, купленного в КЖК, их всегда набиралось много), смущенно пожелала Роланду спокойной ночи (он ей ответил, рассеянно, словно мыслями был совсем в другом месте, отчего она занервничала и опечалилась) и прошла в свой номер. С час посмотрела какой-то старый фильм с Юлом Бриннером, который играл сошедшего с ума робота-ковбоя, потом выключила телевизор, пошла в ванную, чтобы почистить зубы. Только тут поняла, что забыла захватить с собой зубную щетку. Почистила зубы, как могла, пальцем, потом легла на кровать в трусиках и лифчике (о ночной рубашке тоже вовремя не подумала). Пролежала час, прежде чем поняла, что прислушивается к звукам за тонкой, как бумага, стеной, и, особенно, одному звуку: грохоту выстрела из револьвера, который Роланд снял вместе с ремнем перед тем, как вылезти из кабины и пройти в мотель. Одного-единственного выстрела, который бы означал, что Роланд нашел наиболее простой способ положить конец своей печали.
Когда больше не могла выносить тишины в соседнем номере, поднялась, оделась и вышла из мотеля, чтобы посмотреть на звезды. Там и нашла Роланда, сидевшего на бордюрном камне. Несобака лежала рядом с ним. Хотела спросить, как ему удалось так тихо выйти из номера, что она этого не услышала (стены-то такие тонкие, а она так сильно напрягала слух), но передумала. Вместо этого спросила, что он тут делает, и обнаружила, что совершенно не готова ни к правдивости ответа, ни к абсолютной беззащитности повернувшегося к ней лица. Думала, что Роланд, как принято в современном цивилизованном обществе, уйдет от прямого ответа, а он ответил с ужасающей честностью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
