не хватает, одиннадцать ранено, – Меченый и Трещотка выбираются из густого перелеска и по глинистой земле Байшаса идут навстречу еретикам. Окруженный несколькими солдатами, рядом с кавалеристом, который держит в руке конец веревки, ковыляет связанный мальчик, опустив забинтованную голову. «Поверили! – думает Меченый. – Раз он впереди, значит, поверили и заставили вести всю колонну». Какой молодчина! – думает он с нежностью.
Трещотка, толкнув его локтем, шепчет, что войско перестроилось. И правда: теперь впереди развеваются не голубые, а красные и желтые полотнища знамен, вперед выдвинуты и пушки вместе со знаменитым Чудищем. Пушки прикрывают отряд, который на всякий случай прочесывает каатингу: если оставаться на месте, собаки непременно наткнутся на них. Меченый посылает Макамбиру и Фелисио к Раншо-до-Вигарио, где солдаты непременно разобьют лагерь, и жагунсо бесшумно, так, что ни одна ветка не колышется, уползают, скрываются в зарослях. Через несколько минут гремят выстрелы. Неужто обнаружили? Меченый замирает: в пяти шагах от себя он видит конников с длинными пиками – блеск стальных наконечников слепит глаза. При звуках выстрелов солдаты пришпоривают коней, бросают их в галоп. Поют горны. Стрельба становится все чаще. Меченый не смотрит на Трещотку, не оборачивается ни к кому из своих товарищей, которые распластались на земле, вжались в самую гущу переплетенных ветвей, но знает, что полторы сотни его бойцов так же, как он сейчас, лежат, затаив дыхание, думая о Макамбире и Фелисио – должно быть, их сейчас добивают… От орудийного выстрела он вздрагивает всем телом, однако еще больше пугает его крик раненного осколком жагунсо, лежащего неподалеку. Но, наверно, ржание лошадей и громкий разговор всадников заглушили этот крик, и Меченый даже не оборачивается, чтобы выругать раненого. Ружейные выстрелы смолкают.
Проходят часы. Шрам его все сильнее набухает кровью, жжет, пульсирует: словно огненные волны приливают к голове. Меченый неудачно выбрал место: у него за спиной уже дважды прошли солдаты и вооруженные мачете местные – они делают просеку, – прошли так близко, что чуть не наступили на него и на других жагунсо. Чудо? А может быть, эти крестьяне избраны господом? Если обнаружат, живыми не уйти: каатинга полна еретиков, им ничего не стоит окружить их. Их перебьют, и полягут они бесславно, не выполнив то, зачем были посланы, и от этих мыслей все сильнее горит и дергается его шрам. Но теперь уже не двинуться с места.
Смеркается. Меченый насчитал двадцать две подводы, запряженные ослами, – значит, прошла только половина колонны. Пять часов подряд смотрит он на этот неиссякающий поток людей, пушек, животных: ему раньше и в голову не приходило, что на свете такое множество солдат. Красный диск стремительно катится за горизонт: через полчаса будет темно. Меченый приказывает Трещотке взять половину отряда, занять Раншо-до-Вигарио и объясняет, в каких пещерах спрятано оружие. Согнувшись так, что грудь касается колен, жагунсо по трое, по четыре выбираются из редколесья. Сжав Трещотке руку, Меченый шепчет на прощанье: «Гляди в оба».
Сам он остается на прежнем месте, пока на небе не зажигаются звезды. Он насчитал еще десяток телег, и теперь уже ясно, что ни один батальон не свернул с этого пути. Поднеся к губам деревянную дудку, он коротко свистит. После стольких часов неподвижности все тело ломит. Меченый с силой растирает онемевшие икры, тянется за шляпой, ее нет. Тут он вспоминает, что в Розарио ее сорвала пуля – одна пролетела так близко, что его на миг обожгло раскаленным воздухом.
Переход к Раншо-до-Вигарио – это в двух лигах от Байшаса – долог и тяжек: идут гуськом обочь тропы, ежеминутно останавливаясь, открытые места проползают как дождевые черви. В Раншо появляются за полночь. К тому миссионеру, в честь которого и было названо когда-то это поселение, Меченый не приближается, а сворачивает на запад, отыскивая скалистое ущелье. Там, в пещерах, назначена встреча. Но ждут его не только Жоакин Макамбира и Фелисио, потерявшие в последней стычке еще троих, – Меченый видит перед собой и Жоана Апостола.
Все усаживаются на землю, вокруг плошки, и Меченый пьет солоноватую воду – ее вкус кажется ему неземным, – набивает рот жаренной в оливковом масле фасолью, одновременно рассказывая Жоану все, что видел и сделал, все, чего он боялся, все, о чем тревожился после того, как вывел свой отряд из Канудоса. Жоан слушает не перебивая, а вопросы задает, лишь когда Меченый жует или глотает. Рядом Трещотка, Мане Куадрадо, старый Макамбира – этот то и дело вмешивается в разговор, ему не терпится рассказать о Чудище. Остальные вповалку спят у входа в пещеру. Ночь выдалась ясная, звенят цикады. Жоан Апостол рассказывает, что та колонна, которая поднимается к городу из Сержипе и Жеремоабо, вдвое меньше этой – в ней тысячи две. Педран и братья Виланова ждут республиканцев в Кокоробо. «Лучше места не найдешь. Но дела невеселые. Вот уже три дня весь Бело-Монте роет окопы на тот случай, если они все же прорвутся к городу», – говорит он и потом переходит к главному: если колонна добралась до Раншо-до-Вигарио, завтра утром она перевалит через хребты сьерры Анжико, а иначе им придется отмахать еще лиг десять к западу: ближе нет тропы, по которой прошли бы орудия.
– Вот после Анжико и начнется самое интересное, – бурчит Меченый.
Жоан Апостол, как всегда, чертит по земле острием своего ножа.
– Если повернут на Таболериньо, пиши пропало. Мы оттянули почти всех к Фавеле.
Меченый представляет себе развилку дорог у каменистого склона Анжико. Не пойдут к Питомбасу – значит, не выйдут к Фавеле. А зачем им Питомбас? Вполне могут направиться по другой дороге – той, которая приведет их к склонам Камбайо и Таболериньо.
– Не направятся, если напорются на огонь, – поясняет Жоан Апостол, поднося плошку поближе к проведенной по земле линии. – А как напорются, поневоле придется идти на Питомбас и Умбурунас.
– Ладно. Мы встретим их у Анжико, – говорит Меченый. – Будем бить справа: они поймут, что дорога перерезана.
– Это еще не все, – продолжает Жоан Апостол. – Потом вы должны поспеть на выручку к Жоану Большому, в Риашо: как раз там людей мало.
Жоан Апостол видит, что Меченый, сморенный усталостью и тревогой, засыпает, склонив голову на плечо Трещотке. Тот осторожно укладывает его на землю, отставив в сторонку «манлихер» и дробовик, который, выполняя просьбу мальчишки, Меченый носит за спиной. Произнеся скороговоркой: «Благословен будь Иисус Христос Наставник», Жоан Апостол уходит.
Меченый просыпается, когда вокруг еще глубокая ночь и только над гребнем гор чуть брезжит рассвет. Он расталкивает Трещотку, Фелисио, Мане Куадрадо, старого Макамбиру, ночевавших в той же пещере. Вниз по склонам
