«Donee Шит impleat orbem!»
Цветами его были белый и черный — между прочим, это были цвета, принятые Дианой де Пуатье после смерти своего мужа г-на де Брезе.
На г-не де Гизе были боевые латы — те же, что и при осаде Меца. На латах были видны вмятины от пяти пуль — их можно видеть и сегодня в Парижском артиллерийском музее, где эти латы хранятся; эти пять пуль герцог получил при осаде Меца, но все они расплющились о спасительную сталь.
На щите его, так же как на щите короля Генриха, было изображено небо, но не такое чистое: белое облачко затуманивало золотую звезду.
Его девизом было:
«Сияет, но сокрыта».
Его цвета были белый и алый. «Это были цвета одной дамы, которой он служил и которую я мог бы назвать, — говорит Брантом, — она была фрейлиной».
К несчастью, Брантом эту даму так и не назвал, и мы, в силу неведения, в каком он нас оставил, вынуждены быть такими же скромными, как он.
На г-не де Немуре были латы миланской работы, — подарок Генриха II, — а на его щите был изображен не то ангел, не то амур — кто именно, различить было трудно — с букетом цветов и следующий девиз:
«Ангел или амур, он прилетает с неба!»
Этот девиз намекал на одно происшествие, случившееся с красавцем-герцогом в Неаполе в день праздника Святых Даров.
Он ехал по улице вместе с другими французскими сеньорами, как вдруг по проволоке, натянутой, чтобы вызвать нужный эффект, из окна спустился ангел и подарил ему роскошный букет от имени одной дамы.
Отсюда и девиз: «Ангел или амур, он прилетает с неба!»
Его цвета были желтый и черный, что, по словам того же Брантома, означает «Наслаждение и стойкость», или «Стойкость в наслаждении», «так как в ту пору, как рассказывали, он наслаждался любовью с одной из самых красивых на свете дам, а в силу этого должен был по справедливости проявлять по отношению к ней стойкость и верность, ибо нигде нельзя было встретить и обладать женщиной прекраснее ее».
И наконец, герцог Феррарский, молодой принц, в то время еще малоизвестный, а позже печально прославившийся тем, что засадил на семь лет в сумасшедший дом Торквато Тассо. Он был одет в великолепные венецианские латы. На его щите был изображен Геракл, повергающий Немейского льва, со следующим девизом:
«Кто силен, тот бог».
Его цвета были желтый и красный.
В полдень ворота отворились. В одно мгновение все места на подмостках были заняты дамами, сеньорами и дворянами, имена которых давали им право присутствовать на празднестве.
Потом заполнилась и королевская ложа.
В первый день победителя должна была награждать г-жа де Валантинуа. Призом служила великолепная цепь, украшенная рубинами, сапфирами и изумрудами, которые разделяли три золотые полумесяцы.
Полумесяц, как известно, был гербом прекрасной г-жи де Валантинуа.
На второй день победитель получал приз из рук мадам Маргариты.
Призом служил боевой турецкий топор великолепной работы, подаренный Франциску I Сулейманом.
Третий день — самый почетный — был отдан Екатерине Медичи.
Призом служила шпага с рукоятью и гардой работы Бенвенуто Челлини.
В полдень с находящегося напротив королевской ложи балкона, на котором расположились музыканты, зазвучали фанфары.
Наступило время состязаний.
Первыми на ристалище, как стайка птиц, выпорхнули пажи.
Каждый зачинщик имел двенадцать пажей, одетых в шелк и бархат цветов своего хозяина; всего их было сорок восемь.
Затем появились оруженосцы, по четверо на каждого зачингцика; они должны были подбирать сломанные копья и помогать сражающимся, если в том появится нужда.
И наконец, выехали четверо судей, в доспехах с ног до головы, с опущенным забралом, на лошадях, тоже в доспехах, с попонами, волочившимися до земли.
Каждый из них держал в руках жезл. Они остановились перед боковыми барьерами и застыли неподвижно, как конные статуи.
Над четырьмя воротами бастиона зачинщиков появились трубачи и протрубили вызов на все четыре стороны света.
Одна труба ответила, и из ворот залы нападающих выехал рыцарь в полных доспехах, с опущенным забралом, с копьем у стремени.
На его шее блистала цепь ордена Золотого Руна, и по этой награде, полученной им в 1546 году от Карла V вместе с императором Максимилианом, Козимо Медичи, великим герцогом Флорентийским, Альбертом, герцогом Баварским, Эммануилом Филибертом, герцогом Савойским, Оттавио Фарнезе, герцогом Пармским, и Фердинандом Альваресом, герцогом Альбой, можно было сразу узнать Ламораля, графа Эгмонта.
Перья на его шлеме были белые и зеленые: это были цвета Сабины, графини Палатинской, герцогини Баварской, с которой он обвенчался пять лет тому назад в Шпейере в присутствии императора Карла V и Филиппа II, короля Неаполитанского, и которую любил нежно и преданно до самой смерти.
Он продвигался вперед, управляя лошадью с тем изяществом, что создало ему славу первого наездника испанской армии, причем эта слава была столь громкой, что король Генрих II, в этом отношении не имевший себе равных, как говорили, ей несколько завидовал.
Проехав три четверти ристалища, он приветствовал ложу королевы и принцесс — копье склонилось до земли, а корона на шлеме коснулась шеи лошади — и дотронулся древком копья до щита короля Генриха П.
Затем, под громкие звуки фанфар, он заставил коня, пятясь, пройти всю длину ристалища и, оказавшись с другой стороны барьера, направил копье горизонтально.
Поскольку это был куртуазный поединок, противники должны были, согласно обычаю, целиться только в торс, или, как тогда говорили, «между четырьмя членами».
Как только Эгмонт направил копье, король в полном вооружении выехал верхом.
Даже если бы Генрих не был королем, ему хлопали бы не менее дружно. Трудно было себе представить всадника, лучше сидевшего на коне и державшегося в стременах, более крепкого и в то же время более изящного, чем король Франции.
Как и граф Эгмонт, он держал в руке копье наизготове. Заставив лошадь сделать пируэт, чтобы приветствовать королеву и принцесс, он повернулся к сопернику и зацепил копье за нагрудный крюк.
В ту же минуту оруженосцы подняли барьеры, и судьи, видя, что противники готовы, в один голос воскликнули:
— Съезжайтесь!
Всадники только и ждали этого мгновения, чтобы ринуться друг на друга.
Оба одновременно ударили копьем прямо в грудь противника.
И король и граф Эгмонт были столь умелыми наездниками, что ни один не вылетел из седла, но удар был так силен, что граф потерял стремя, а копье сотряслось, выскользнуло у него из рук и упало в нескольких шагах от него. Копье же короля разлетелось на три или четыре куска, оставив у него в руках совершенно бесполезный обломок.
