С другой стороны, в чём-то наш великий гуманист, пожалуй, прав. Вот оживили бы мы гугонцев, а они оказались бы плохими парнями. Может, даже опасными. Мало ли. Причём если любых других плохих парней мы можем, если очень уж припрёт, распылить на молекулы, то здесь это было бы как-то неудобно. Вроде сами оживили, сами по этому поводу радовались, а теперь убивать? Как-то это не очень совместимо с деятельным гуманизмом. Ну или, во всяком случае, выглядит по-дурацки. И вот тут общественность точно подымет страшный кипеш, начнутся поиски виноватых, ну и вообще. Вывод: не буди лихо, пока оно тихо. Не надо искать на свою голову проблем, а то ведь, не дай пёс, найдём. Как я вот нашёл. Сижу теперь как дурак на этой станции. И, похоже, буду сидеть, пока корма не кончатся.
Потому что этот пёсов бакен привязался к станции, и теперь его не отдерёшь. Никакими силами. Потому что эта штука цепляется к заякоренному телу глюонной нитью. Только не спрашивай, Лена, как это работает, я не помню. Там формулы на две страницы. И главное — я эти формулы не понимаю. Это как с омега-пространством: ну вот не укладывается в голове, и всё тут. Единственное, что я усвоил, так это вот что: эта штука как резинка. Пока бакен болтается около тела, его можно вокруг него крутить, туда-сюда гонять, вертеть задом наперёд, и так далее. Но если попытаться бакен оторвать от массы, он начинает к ней притягиваться. Чем сильнее тянешь, тем сильнее притягивается. Чтобы его вообще оторвать от тела, нужна энергия, равная полной энергии данного тела. Либо нужно уничтожить само это тело. Но в таком случае и бакен самоуничтожится. А вот чтобы эта штука отцепилась от своего камня прицепилась к другому — это нужно я уж не знаю что. То есть я вообще не понимаю, как это возможно.
Однако факт налицо. Эта проклятая хрень оседлала мою станцию. И через омега-контроллер передаёт в систему информацию. Что — вот он я, бакен номер 592653589793238, сижу на астероиде таком-то. Астероид никакого интереса не представляет, является естественным телом, орбита такая-то, возмущения такие-то. Всё.
Что из этого следует? То, что никакая помощь ко мне не придёт. Никогда. Они там вообще не понимают, что это станция. Потому что дурацкая железка сигналит, что это кусок дикого камня. Естественно, все суда и корабли его будут избегать.
А если он будет сильно мешаться, его испарят. Вместе с моей драгоценной персоной.
День 125
С утра слушал Реквием, заедал котлетой.
Ну что сказать. Музыка великая. Вот только одного она не вселяет — оптимизма. В котлете, наоборот, величия ни на грамм, но оптимизм определённый вселяет. А всё вместе получается очень даже ничего.
Кстати — всплыло из левинских воспоминаний про Арканар и Антона Малышева. Антона, бедолагу, там очень многое раздражало. Даже выбешивало. В первую очередь, конечно, это самое и всё с ним связанное. А во вторую — музыка. Точнее, к ней отношение. У них там вся музыка вообще была... как бы это сказать-то? Подблюдной, что-ли? Нет, не подблюдной, это про другое. Обеденной? Тоже нет, они там семь-восемь раз в день жрали, если было что. А, вот: застольной. Музыка была там исключительно застольной. То есть считалось, что трень-брень заглушает всякие неприятные звуки за столом, способствует пищеварению и развлекает пьяных. Так что исполнялась она исключительно под жевание, глотание и выпивание. И никак иначе. А слушать музыку просто так — этого никто не понимал. Зачем трень-брень, когда жрать нечего?
Я, кстати, этих варваров в чём-то понимаю. Сам всегда предпочитал скрипочку или там фоно под коньячок да с сигаркой. Вот Левин — тот меломан был настоящий. Этот не мог взять в толк, как вообще можно слушать что-то стоящее не на трезвую голову. Алкоголь, говорил он, оттенки крадёт. Хотя сам был не дурак выпить, ох не дурак. Эх, как он там теперь, в золотом свете? Летит, в звёзды врезываясь. И ни съесть, ни выпить, ни поцеловать. Грустно это как-то. Хотя, может, это ему с нас грустно.
Ну да пёс с ним со всем. Раз уж мне больше ничего не остаётся, добью-ка я арканарскую историю. Кстати, сколько раз я уже обещал её добить? И всё никак. Всё время что-то препятствует. То одно нужно объяснить, то другое. А потом откуда-то вылазит ещё и третье, и тянет за собой что-нибудь вообще пятнадцатое.
Хорошо сериальщикам. У них таких проблем не бывает в принципе. Всё понятно в первые десять минут, дальше только в путь. А мне каково?
Остановился я на похищении доктора Будаха. Которого и в самом деле похитили для выполнения очень деликатного задания. О нём Антон, разумеется, ничего не знал. И бросился его разыскивать.
Тут есть тонкий момент, который Левин так и не прояснил. По некоторым косвенным данным, в похищении доктора принимал участие лично Званцев — разумеется, под видом барона Пампы. В книжке Антона утверждается, что он встречался с бароном Пампой, который якобы рассказал ему про драку в корчме "Золотая Подкова", где он видел старика-книгочея, очень похожего на Будаха, в окружении серых. Антон-Румата ему поверил, но вместо того, чтобы броситься выручать Будаха, страшно напился в компании отчима.
По мнению Левина, правдой из всего этого было только то, что Антон в Арканаре пристрастился к выпивке, и чем дальше, тем больше и чаще он пил. По понятным причинам.
То, что с ним не всё в порядке, Малышев знал с раннего детства. Про то, как он пытался повеситься, я вроде как рассказал. Как и про то, что вместо ментоскопирования он получил втык. Из-за ряда мелких обстоятельств.
Извини, Лена, опять придётся долго объяснять. Ну иначе совсем никак.
По тогдашним законам генетические карты людей выкладывались в открытый доступ. Принято это было через сорок лет после Полудня, в ССКР, чтобы люди с повреждёнными генами могли правильно выбрать себе пару. Потому что после глобальной ядерной войны генетические дефекты были явлением крайне распространённым. Так вот, по достижении совершеннолетия карта гражданина ССКР выкладывалась в открытый доступ. Автоматически размеченная — чтобы было понятно, где у него поломанная Y-хромосома, где наследственный дефект сетчатки, а где, наоборот, радиационный гормезис след оставил.
После массовых чисток генома и повсеместного внедрения фукамизации выкладывание в доступ своей генетической карты стало делом добровольным. Но в те времена закон ещё действовал.
Разумеется, генетические карты выкладывались именно после достижения совершеннолетия. Но Учителям в интернатах, имея на руках данные отца и матери, определить основные моменты, связанные с их потомством, можно было довольно легко. Тут доминанта, тут рецессив, вот это может быть, а вот этого быть никак не может. Остальное можно было понять из наблюдений за ребёнком — вот тут папино, вот тут мамино, а вот тут, наверное, кто-то из предков вылез.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
