И этот историк считает проблему смерти единственной проблемой человечества.
Студенческие годы в Сорбонне начала 40-х гг. сформировали отчетливо скептическое отношение к традиционной политической историографии. Дипломную работу об Эжене Сю пришлось готовить в самый канун Освобождения. С июня по август 1944 г. студент Шоню, снабженный поддельным аусвайсом, на велосипеде с набитыми тряпками шинами ездил из предместья в Национальную библиотеку, которая закрылась только на время битвы за Париж (19–25 августа). Память сохранила недоумение: стоило ли дипломное сочинение такого риска, ведь спроси немцы документ, дело могло закончиться расстрелом. Студенческое исследование переросло впоследствии в первую книгу «Эжен Сю и Вторая республика» (1948). Перстом судьбы стала встреча с Фернаном Броделем в 1945 г.: пять лекций мэтра второго поколения школы «Анналов» вызвали настоящий шок. «Я был покорен в первые десять минут», — напишет Шоню через тридцать семь лет.
Молодой историк сделался увлеченным последователем Ф. Броделя, по его рекомендации запоем прочитал всего Ф. Симиана, теоретическая мысль которого считается основой школы «Анналов». В качестве добровольного секретаря помогал Л. Февру ставить на ноги знаменитую VI секцию Практической школы высших исследований. В порядке компенсации Бродель помог Шоню с выбором темы и определил исходную гипотезу. Время умерит восторженность, и Шоню разглядит ее наивный монетаризм. Но поначалу захватывало дух. Фернан Бродель, указав ученику на один из разделов своей диссертации, афористично подытожил: «Мир живет, подчиняясь ритму драгоценных металлов». Эта же идея, восходящая к трудам Эрла Дж. Гамильтона, следующим образом уточняется во «Времени мира» Броделя: «Манильский галион служил перехвату американского белого металла к невыгоде Испании, даже к невыгоде Европы, на пользу далекому Китаю и капиталистам консуладо в Мехико». Юношеское воображение будоражил сценарий великой войны за серебро, столкнувшей на американском поле Европу и Дальний Восток. Историческое исследование представлялось сказочной авантюрой. Методологические идеи подсказал Э. Лабрусс, предложивший модель квантитативной истории в своих работах 30—40-х гг. Так, с изучения конъюнктуры XVI–XVII вв. в духе Броделевой проблематики вошел в науку Пьер Шоню. Вместе с женой ему довелось засесть в архивы севильской Торговой Палаты (Casa de la Contratacion de Indias), где отложилась документация за столетия негоции по пути в Индии. Отданные архивным изысканиям годы (1948–1951), несмотря на то что работать приходилось по 12–14 часов в сутки, сам Шоню называет «лучшим моментом жизни». Разбирая запутанную бухгалтерию мириадов римских цифр на китайской бумаге, он обрел неоценимый профессиональный опыт.
Большому кораблю вскоре стало тесно даже в фарватере широкой проблематики Броделя, тем более что собранные факты, по его выражению, «сделали нос гипотезе». Несмотря на впечатляющие результаты кропотливой работы в Испании — титанический двенадцатитомный труд «Севилья и Атлантика (1506–1650)», дающий широкомасштабную картину полутора столетий морской торговли с Америкой на 8 000 страниц, включая 4 000 страниц статистики и бесконечных примечаний на многих языках; защита на этой основе классической диссертации в мае 1960 г., а также прекрасный и малоизвестный двухтомник о тихоокеанской навигации Испании («Филиппины и Тихий океан иберийцев», 1966), — П. Шоню весьма самокритично вспоминает о первом периоде своей профессиональной биографии: приходилось сочинять представляющие интерес только для истории квантитативной истории «довольно бесполезные работы», о которых Бродель снисходительно говорил: «Кто-то же должен был это сделать». К тому же ради успеха мужа работавшей бок о бок жене пришлось пожертвовать собственной профессиональной карьерой.
В 60-е гг. П. Шоню выходит на новые рубежи. После пятилетнего преподавания в лицее и четырех лет работы в Национальном центре научных исследований (CNRS) он с 1 октября 1959 г. получает курс в Канском университете (Нормандия), где, отталкиваясь от наработанной еще в Севилье собственной техники анализа серийных источников, создает Центр исследований по квантитативной истории (1966). Канский профессор долго отказывался от Парижа, который ему начиная с 1964 г. предлагали почти каждый год. Только в 1971 г. он стал профессором Сорбонны, где и преподавал вплоть до выхода на пенсию.
В итоге П. Шоню, оставаясь, по его выражению, «весьма свободным, но верным» учеником Ф. Броделя и Л. Февра, вышел на планетарные масштабы исследования: анализ мирового развития и миграционных потоков, историческая демография и религиозная история, проблемы менталитета и история смерти, он постарался охватить самые разные аспекты культуры, предложил оригинальные модели, объясняющие XVII в., религиозную реформацию, эпоху Просвещения, цивилизационные кризисы, — чего только не перепахал автор сорока фундаментальных книг и более двухсот статей. Пьер Нора назвал «неистового Шоню» единственным современным историком, способным подняться до уровня наивной ребяческой просьбы «рассказать всю историю» от кроманьонца до высадки на Луне.
Пьера Шоню, голлиста с июня 1940 г., не коснулось повальное увлечение интеллектуалов его поколения марксизмом, левыми идеями. Май 1968 г., как он сам признает, застал его врасплох. Особенно мучительным оказалось отчуждение, бросившее тень на взаимные отношения любви со студентами: «Мне кажется, если бы из чувства какой-то заботы о личном комфорте я не сказал бы им со всей откровенностью, что они ошибаются, это было бы актом предательства и презрения».
Политическое кредо Пьера Шоню: «В политике я всего лишь прагматичный либерал-консерватор, не ждущий от какого-либо разумного закона, конституции, а тем паче революции пришествия Царствия Небесного» — как нельзя лучше соответствует давно отмеченной особенности современного французского менталитета, парадоксально сочетающего любовь к вольтерьянскому духу XVIII в. и Великой Французской революции с почтением к идеальной модели Старого порядка XVII в., эффективность которой вполне компенсировала деяния глупых королей, бездарных генералов и корыстолюбивых паразитов буржуа. «Цивилизация классической Европы» является непревзойденным изображением французского Старого порядка в контексте европейской истории. В сущности, книгу можно рассматривать как удачный опыт в недооцененном пока жанре национальной истории в контексте цивилизационного процесса, в данном случае мы имеем дело с европейской историей Франции. В свое время А. Я. Гуревич сдержанно попенял Ж. Ле Гоффу на явный того же рода перекос в пользу французской истории в «Цивилизации средневекового Запада». Между тем умение выделить свою партию в цивилизационной полифонии можно рассматривать как прием, достойный подражания. Логичная при этом постановка вопроса о возможности европейской истории России выводит на одну из проклятых тем отечественной историософии: Россия и Европа. Не менее двухсот лет с этой навязчивой темой многословно бьются как приверженцы русской самобытности, так и сторонники приобщения к Европе, привычно оставляя вне поля зрения отсутствие смысла в вопросе о тождестве русской культуры с культурой английской, немецкой, французской — дискуссионным всегда было другое: принадлежность России к европейской цивилизации. Обществу с подобной проблемой осознания себя в истории стоит особо задуматься о методологическом инструментарии. В этом плане книга Шоню способна кое-что подсказать.
«Цивилизация классической Европы» выстроена на основе нетривиальной концепции цивилизации, прямо вытекающей из мировоззренческого принципа П. Шоню, высказанного им в составленном П. Нора сборнике «эгоисторий» (1987): «Коли общий смысл нам неведом, то богатство наше состоит в различиях».
В современной научной литературе выделяются два подхода к понятию «цивилизация»: типологический и структурный. Первый сводится к дифференциации цивилизаций в качестве элементов, составных частей сложного всемирного целого, что выражается в их определении через понятие «культурно-исторический тип». Второй идет от представления о цивилизации как структуре, отношении элементов культурно-исторической общности. При этом цивилизация понимается как пространственно-временная локализация диалога культур. Важным преимуществом структурного подхода выступает способность снять возражения тех, кто не считает концепт цивилизации непременным в инструментарии социальных наук, рассматривая его как синоним понятия «культура» в широком смысле. Тем самым можно подвести черту под старой незавершенной дискуссией о «культуре» и «цивилизации».
П. Шоню, развивая идеи Ф. Броделя и Э. Лабрусса, сыграл большую роль в формулировании основной методологической парадигмы школы «Анналов», характеризующейся оппозицией «структура — конъюнктура». Это пришлось на шестидесятые годы, период так называемой «структуралистской атаки» на историю. Один из важнейших принципов структурализма: примат отношений над элементами в системе — определил внутреннюю логику «Цивилизации классической Европы». Предлагаемая читателю книга представляет европейскую цивилизацию как диалог культур, пространственную конфигурацию которого передает парадоксальная, восходящая к Николаю Кузанскому формула: «Окружность — нигде, центр — повсюду». Формула Шоню отчетливо выразила подвижность, условность, открытость цивилизационных границ вкупе с отсутствием идеального образца, общеевропейского культурно-исторического типа, степень соответствия которому удостоверяла бы причисление либо непричисление тех или иных национальных компонентов к Европе. Критерием принадлежности к цивилизации, согласно формуле Шоню, может служить только вовлеченность в культурный диалог.
