— Я спас тебя, Коба.— Голос Берия показался Сталину схожим с железным скрежетом.— Они хотели раздавить тебя, растоптать и уничтожить, они хотели надругаться над тобой. Но у тебя есть верный друг, ты слышишь, Коба, у тебя есть преданный тебе Лаврентий. Кому, как не Лаврентию, передашь ты бразды правления, перед тем как уйдешь в мир иной?
— Прочь! — Сталину казалось, что он крикнул так, что его услышал весь мир, на самом же деле он лишь слабо пошевелил губами…
Через несколько дней состоялись похороны Сталина, а затем тело его поместили в Мавзолей. Теперь он лежал рядом с Лениным. На мраморных плитах Мавзолея рядом с именем «Ленин» появилось имя «Сталин». Отныне они были абсолютно равны и неразлучны.
Вся страна замерла в ожидании перемен…
И никто — даже безмолвные, будто окаменевшие часовые у входа в Мавзолей, не видели, как однажды в полночь, с последним ударом часов на Спасской башне, произошло невероятное: Сталин легко встал со своего ложа, поднялся по мраморным ступенькам на трибуну и остановился на том месте, где стоял всегда, когда Красная площадь заполнялась морем людей, флагов, транспарантов и портретов. Он поднял руку в привычном приветствии, и в глубокой ночи раздался его голос, его сталинский голос — негромкий, струящийся, как горный ручей, с легким грузинским акцентом, с нечетким звучанием окончаний слов, но тем не менее его голос, который нельзя было спутать ни с чьим другим. Он звучал все громче, разносясь далеко окрест, по всей России.
— Что вы сделали с моей империей без меня? — грозно спросил Сталин.
Ответом ему было глухое и страшное безмолвие.
Тогда он сам ответил на свой вопрос:
— Я вам оставил великую империю, перед которой трепетал мир, а вы превратили ее в удельные княжества. Я вам оставил мир, а нашел смуту и войны. Я оставил вам несметные богатства, а нашел нищету. Я оставил вам победы, а нашел поражения. Я оставил вам одну сильную партию, а нашел множество партий и партиек, раздираемых дьявольской борьбой за власть. Я оставил вам государство крепкое и прочное, как монолит, а нашел президентов едва ли не в каждой деревне. Я снова спрашиваю вас: что вы сделали с моей империей без меня?!
Молчала Красная площадь. Молчала Москва. Молчала гигантская страна…
Эпилог
И там, на пороге торжественной юной зари,
Ныряя в студеные волны рассвета,
Услышите вы, как звенят колокольчики где-то.
А значит — бессмертные есть на земле звонари!
Галина Безрукова
В Москву поезд прибывал на рассвете, но Женя уже не спала. Впрочем, она не спала почти всю ночь, еще разделявшую ее от встречи со столицей, которую она не видела уже столько лет! Собственно, даже и не Москва влекла ее к себе теперь, когда она, привыкнув к жизни в крохотном поселке в ста верстах от Томска, на берегу своенравной реки Томи, отвыкла от столицы, а таящаяся где-то в глубине ее метущейся души слабенькая и хрупкая надежда на то, что в городе, где ей суждено было родиться, бегать в школу и влюбляться, она сможет встретить хотя бы кого-то из своих родных или сверстников. Надежда эта, как Женя время от времени пугала себя, была совершенно несбыточной, разве что волшебник мог превратить ее в реальность, но она, умудренная опытом горькой и уже успевшей опостылеть ей жизни, привыкла сознавать, что чудеса всегда совершаются с какими-то другими, безвестными ей людьми, но только не с ней. И все-таки, даже не веря в это чудо, она вознамерилась, может быть в последний раз, попытать счастье! Кто знает, кто ведает, что произошло на самом деле и с ее мамой, и с отцом, и с дедушкой? Может, люди, которые в разное время сообщили ей о их смерти, ошибались, может, почерпнули эти горькие вести из третьих рук, может, говорили ей совсем о других людях, а не о ее родных?
Обдумывая все это, Женя наметила план своих действий в Москве. Нет, она не будет любоваться красотами города, который принес ей столько несчастий, сполна хвативших бы и на десяток людей. Первым делом она отправится в Лялин переулок, чтобы выяснить все, что возможно о матери и отце, потом поедет в Старую Рузу, чтобы разузнать о дедушке Тимоше, «дедуле», как любила она называть его, когда была еще совсем маленькой. Боже мой, какое бы это было счастье, какая чудодейственная награда за все ее муки, если бы дедушка остался в живых! Пусть она уже стала взрослой, она, как прежде, прыгнула бы ему на шею, прижалась к нему, как к своей надежной опоре. Нет, все-таки наперекор всему он должен быть жив! Ведь от многих попыток Берия расправиться с ним его оберегал сам Сталин, который, следуя каким-то своим непостижимым прихотям, долгие годы оставлял на свободе свою жертву, своего столь явного и бесстрашного политического противника.
Увидеться с бабушкой Марией Петровной было уже невозможно: Женя сама видела телеграмму, полученную из Котляревской от ее мужа, в которой сообщалось, что она скончалась от инфаркта: конечно же она не перенесла горя, обрушившегося на ее дочь.
По всем приметам — и по тому, что вдоль железнодорожного полотна уже громоздились в хаотическом беспорядке всевозможные склады и базы, и по тому, что березовые леса сменились редкими перелесками, и по тому, что поезд то и дело «скакал» на стрелках и заметно замедлял ход, Москва была уже где-то совсем рядом. Женя прижалась к вагонному окну с чувством человека, который только-только родился и впервые в жизни видит все, что способны увидеть его глаза. Еще пустынные, с одинокими прохожими, московские улицы, внезапно возникшие за окном, казались ей улицами какой-то другой планеты, на которую ей предстояло ступить. И ей стало страшно от мысли, что сейчас, еще совсем немного, и поезд замрет у платформы, и ей придется выходить из своего за несколько суток пути обжитого вагона на землю, где ее никто не ждет, никто не встречает и никто не обрадуется ей.
Она мысленно перебрала сверстников, с которыми училась в школе. На одной парте в первом ряду, прямо у учительского стола, с ней рядом сидела Лида Некрасова. Она была верной, но слегка легкомысленной подругой, слабо реагировавшей на сложности и тонкости жизни и чисто по-детски не умеющей хранить сокровенные тайны. Правда, Женя была ей очень благодарна за то, что она с удовольствием, проистекавшим, видимо, от неуемного любопытства, играла для нее роль «почтальона»: передавала ей заложенные в учебники записки от влюбленного в Женю одноклассника, сидевшего на последней парте, Славика Маркова. Где он сейчас, Славик Марков, мечтательный и слишком уж застенчивый мальчик, самой судьбой предназначенный не для бытовых забот, а для высоких философских изысков? Когда Женю уводили из дома, чтобы отправить в ссылку, Славик не знал об этом и не смог прийти к ней проститься, так как с первых дней каникул уехал в пионерский лагерь под Звенигород, где он был вожатым: родители Славика были сильно стеснены в средствах и эта работа его здорово выручала.
Любила ли она Славика? Ей трудно было ответить на этот вопрос: настоящая любовь, видимо, к ней еще не пришла, просто Славик очень нравился Жене, с ним было легко и интересно дружить, в нем ее привлекала надежность и неумение кривить душой; он всегда мог убедить ее в том, что с грустью и тоской жить на свете нельзя, даже позорно, ибо человек рождается для того, чтобы в любых условиях и в самых трагических ситуациях преодолевать себя, чтобы вновь и вновь устремляться к счастью. Кроме того, Славик, не понимавший, как это человек способен хотя бы один день прожить без книги, пристрастил к чтению и ее, Женю, причем к самому беспорядочному и бессистемному. Вдвоем они доводили бедную школьную библиотекаршу до состояния полного изнеможения: она уже не знала, где найти книгу, которую страсть как хотелось им прочитать, и иногда ей казалось, что такой книги вообще не существует на свете и еще не родился писатель, способный ее написать. Женя таким и запомнила Славика — высокого узкоплечего юношу с волнистыми дымчатыми волосами, мечтательными глазами, в круглых очках в черепаховой оправе и с неизменной книгой в руке.
Может быть, ей следует навестить Славика? А вдруг он уже женат, обременен семьей и, увидев будто с небес свалившуюся Женю, не сможет скрыть неприятие ее персоны, естественное после столь долгого ее отсутствия. Или просто побоится общаться с бывшей ссыльной. И Женя решила, что идти к Славику на Арбат было бы по меньшей мере смешно и даже глупо.
Кого она еще хорошо помнила из своих одноклассников? Пожалуй, почти всех, впрочем, она тут же поправила себя, что конечно же не всех, ведь учиться приходилось в разных школах.
Из подруг ей в одно время ближе других девчат была Люся Краснопевцева, которая, в отличие от тоненькой, как тростинка, Жени, уже в девятом классе являла собой вполне сложившуюся, с пышными формами, девушку. Люся была чистый законченный меланхолик и своим характером, видимо, уравновешивала эмоциональное буйство Жени. Однако с тех пор как Люся неожиданно влюбилась в Жору Летунова, сидевшего за партой как раз позади нее, она как-то заметно отделилась от Жени, ревнуя ее к своему избраннику, особенно проявив эту ревность после того, как любивший всласть потрепаться Жора опрометчиво признался Люсе, что питает особое влечение к брюнеткам. Люся же была ярко выраженной блондинкой. Она так и не выпустила слабовольного Жору из своих пухлых, но оказавшихся весьма цепкими рук и впоследствии вышла за него замуж.
