Адресованное мне послание было от короля.
Полагаю, что Елизавета, конечно же, поговорила с тобой и рассказала, как сильно я ее люблю, а потому я собираюсь поведать тебе о своих дальнейших планах. Я бы хотел, чтобы моя жена официально признала свою неспособность к деторождению и по собственной воле удалилась в Бермондсейское аббатство, освободив меня от брачных клятв и обязательств. Затем я намерен испросить у церкви разрешения на повторный брак и жениться на твоей дочери, после чего она станет королевой Англии. Ты же обретешь статус королевы-матери, а я прямо в день нашей с Елизаветой свадьбы верну тебе твои дворцы в Шине и Гринвиче и назначу королевскую пенсию. Твои дочери поселятся вместе с тобой и останутся при дворе, так что ты сама устроишь брак каждой из них. Они будут всеми признаны как сестры английской королевы и члены королевского семейства Йорков.
Если же кто-то из твоих сыновей все это время где-то скрывается и тебе известно, где он находится, теперь ты можешь безбоязненно за ним послать. Я сделаю его своим наследником, каковым он и будет считаться, пока Елизавета не родит мне сына.
Я женюсь на Елизавете по любви, но уверен — и ты, несомненно, тоже это понимаешь, — что этот брак стал бы также решением всех наших проблем. Надеюсь на твое одобрение, но так или иначе от своих намерений не откажусь. Твой по-прежнему любящий деверь,
король Ричард.
Я дважды перечитала его письмо, мрачно усмехаясь лживым заверениям Ричарда насчет «решения всех наших проблем» — в высшей степени мягкое выражение для той кровавой вендетты, что сгубила моего брата и сына, а меня заставила в итоге поднять против короля мятеж и наложить страшное заклятие на его правую руку. Но ведь Ричард был Йорком, а Йорки всегда воспринимали победу как нечто само собой разумеющееся, да и предложения его были весьма неплохи как для меня самой, так и для моей семьи. Если бы мой сын Ричард смог без опаски вернуться домой и снова стать принцем при дворе его родной сестры, я бы, пожалуй, сочла, что достигла всего, за что поклялась воевать, а значит, смерть моего брата и сына оказались ненапрасными.
Я посмотрела на Елизавету, сидевшую напротив. Дочь раскраснелась, в глазах ее сверкали слезы.
— Он предлагает тебе выйти за него замуж? — поинтересовалась я.
— Он клянется, что любит меня. Пишет, что скучает и очень ждет, когда я снова буду при дворе. Он спрашивает, не приедешь ли ты вместе со мной. По мнению Ричарда, всем следует знать, что я непременно стану его женой. По его словам, королева Анна готова удалиться в монастырь.
— Разумеется, я никуда не поеду, пока Анна во дворце, — заявила я. — Но ты вполне можешь отправляться в дорогу. Однако тебе следует отныне вести себя с большей осторожностью. И даже если королева велит тебе погулять с Ричардом, бери с собой компаньонку. Тебе не следует также сидеть на месте Анны за обеденным столом. — Дочь попыталась прервать меня, но я остановила ее, подняв руку. — Елизавета, я действительно против, чтобы тебя называли его любовницей, особенно если ты всерьез надеешься стать его супругой.
— Но я люблю его, — просто ответила дочь, словно только это и было важно.
Я посмотрела на нее, понимая, что лицо мое выглядит сурово.
— Ты можешь сколько угодно его любить, — отрезала я. — Но если ты намерена выйти за него замуж и стать королевой, тебе придется сделать несколько больше, чем просто любить его.
Елизавета прижала письмо Ричарда к сердцу и пролепетала:
— Но он тоже меня любит.
— Может, и любит, только он на тебе не женится, если сплетники станут шептаться и злорадствовать на твой счет. Ни одна женщина не может стать королевой Англии только потому, что достойна любви. Это как в картах — ты должна все правильно рассчитать, если хочешь выиграть партию.
Елизавета вздохнула. Нет, она была далеко не глупа, моя девочка! И от макушки до пят была настоящей дочерью Йорков.
— Тогда объясни, как мне себя вести, — попросила она.
ФЕВРАЛЬ 1485 ГОДА
Темным февральским днем я попрощалась со своими дочерьми и, стоя на крыльце, долго смотрела, как они вместе с отрядом сопровождения постепенно скрываются в тумане, весь день окутывавшем наше поместье. Несколько минут — и они исчезли из виду, словно утонув в этой белой пелене, даже топота конских копыт, и без того звучавшего довольно приглушенно, стало не слышно.
Без старших девочек дом сразу как-то опустел. Я ужасно скучала по ним, и в их отсутствие мысли мои, как и мои молитвы, все чаще устремлялись к моим сыновьям — к умершему во младенчестве Георгу, к сгинувшему без вести Эдуарду и находящемуся далеко на чужбине Ричарду. Об Эдуарде я по-прежнему ничего толком не знала, я не видела его с тех пор, как он отправился в Тауэр, и от Ричарда не было никаких вестей, кроме того первого и единственного письма, в котором он рассказывал, что у него все хорошо и теперь он откликается на имя Питер.
И я, несмотря на всю свою привычную осторожность и все свои страхи, вновь начала надеяться. Мне все чаще приходило в голову, что, если король Ричард женится на моей дочери Елизавете и сделает ее своей королевой, я снова с полным на то основанием вернусь ко двору и займу подобающее мне место королевы-матери. А потом, убедившись, что Ричарду действительно можно доверять, смогу и за своим сыном послать.
Если Ричард сохранит верность своему слову и назовет моего мальчика наследником, тогда мы будем восстановлены в своих правах, мой сын займет то место, для которого и был рожден, а дочь станет королевой Англии. Все, конечно, будет не совсем так, как рассчитывали мы с Эдуардом, произведя на свет принца Уэльского и герцога Йоркского. Тогда мы оба не сомневались — два молодых дурака! — что будем жить вечно. И все же результат, вполне возможно, окажется не таким уж плохим. Особенно если Елизавета действительно выйдет замуж по любви и станет королевой, а мой сын впоследствии сменит на троне Ричарда — тогда все еще может сложиться очень даже хорошо.
Я же, как только вновь появлюсь при дворе и обрету должную власть, сразу пошлю людей разыскивать тело моего сына Эдуарда, где бы оно ни находилось. Было ли оно спрятано под одной из лестниц Тауэра, как заверял нас Генрих Тюдор; или же брошено в реку, как он же потом признавался; или тело оставили в каком-то темном чулане, а может, тайно похоронили в освященной земле близ церкви или даже в часовне. Так или иначе, я найду тело своего сына и выслежу его убийц! И я выясню, что именно произошло тогда в Тауэре: был ли мой мальчик похищен, погиб ли случайно во время схватки с преступниками, или же он позволил, чтобы его увезли, а потом умер где-то от неизвестного недуга. А может, его зверски умертвили в Тауэре и там же закопали, как утверждал Генрих Тюдор. Но я непременно все узнаю, все до конца, и похороню сына с подобающими принцу крови почестями, а потом закажу мессу во спасение его души, которую должны будут служить вечно.
