прихватив, с собой кое-какие пожитки, которые мужчина обычно забирает в подобных случаях: несколько книг, какие-то бумаги, свои трубки и одежду… Вспомнилось еще, как однажды, уже много позже того, как они расстались, сюда зачем-то заглянула Джульетта— и неприятно рассмеялась.
— Вон там, в стене, старый сейф, — изрекла она. — И мне было нечего туда положить!
Я тщательно осмотрела комнаты. Насколько я могла судить, ничего не пропало. Сейф в спальне пустовал уже несколько лет. На стене по-прежнему висела фотография Джульетты, но книги Артура уже давно были отсюда убраны. В стенных шкафах было пусто, в ванной не было ничего, кроме специально положенной для гостей зубной щетки в целлофановой упаковке, хотя там кто-то недавно мылся. Что же до всего остального, то пласты пыли с мебели были стерты, ковер вздыбился, матрасы были сброшены с кроватей, а все ящики— выдвинуты, причем некоторые из них оставлены прямо на полу.
Я даже не пыталась наводить там порядок. Спустилась в свою комнату, приняла в ванной душ и переоделась. К тому времени Мэгги принесла наверх кофе и тосты, всем своим видом демонстрируя негодование. Голова ее была обвязана косынкой—по-видимому, она собиралась заняться уборкой; лицо раскраснелось от гнева. Однако, перекусив, я ее покинула.
Оглядываясь назад, думаю, что предыдущие тридцать шесть часов я прожила почти автоматически. Теперь же голова моя стала ясной. Я рассуждала хладнокровно и четко, словно машина. Все чувства, казалось, во мне умерли.
Я отправилась в публичную библиотеку. Поиски нужной мне информации заняли немало времени, хорошо еще, что в помещении было относительно прохладно. Я начисто забыла о ленче. Мне казалось, что я уже бесконечно долго просматриваю газетные подшивки, заполненные бесконечными трагедиями. Но к четырем часам дня я уже знала то, за чем туда явилась.
В старых, пожелтевших от времени газетах было все: доподлинное, подкрепленное множеством фотографий подтверждение того, что Аллен и Лэнгдон Пейдж— одно и то же лицо (его полное имя было Аллен Лэнгдон Пейдж); рассказ о его прошлом, о колледже, где он учился, о его богатстве, доставшемся по наследству и, наконец, о катастрофе, случившейся с ним. Однако я так и не узнала ничего, что могло бы объяснить убийство Джульетты Рэнсом, а также Хелен Джордан, ее компаньонки и горничной.
Ничего необычного в той истории не было. Живя жизнью своего времени и своего поколения, я была знакома со всеми ее сторонами. Но это была грязная в то же время трагическая история. Три года назад, в конце весны, пребывая во время уик-энда на какой-то вечеринке на Лонг-Айленде, Аллен крепко напился. В воскресенье гулянка переместилась в какой-то загородный клуб, и пьянка продолжалась. Затем в восемь часов вечера он вдруг сел в машину и уехал, направляясь в Нью-Йорк.
Последствия были поистине ужасными. Либо он заснул за рулем— этого он не помнил— либо же внезапно потерял сознание. Несомненным было одно— он проехал на красный свет, задавил насмерть женщину и ее взрослую дочь и серьезно ранил ее мужа. Но и это не все. Он не остановил машину! Проехав еще два или три квартала, он резко свернул в боковую улочку, налетел на фонарный столб и был найден в бессознательном состоянии на бетонной мостовой. Он клялся—в больнице и позже, на суде, — что ничего не помнит о случившемся. Но защищаться не стал.
«Если я это сделал, то получу, что мне причитается», — заявил он.
Адвокаты боролись за него. Репутация у него была безупречная. Его нельзя было назвать пьющим человеком. Он унаследовал дело своего отца и усердно трудился. Адвокаты давали отвод присяжным до тех пор, пока у судьи не иссякло терпение, и уже избранные присяжные заседатели были уполномочены решать, подходит или нет очередной кандидат. А список последних был весьма длинным.
Его богатство было против него. Пресса изобразила его типичным плейбоем, сорящим деньгами направо и налево, и он не сказал ни слова в свою защиту. В продолжение всего судебного заседания он просидел молча, плотно сжав губы. На одной из фотографий он был запечатлен, когда покидал зал чуда после вынесения приговора. Выглядел он так, словно из него выкачали всю энергию, все жизненные силы. Он смотрел в объектив фотоаппарата достаточно спокойно, но, должно быть, чувствовал при этом, что в двадцать восемь лет жизнь для него закончена.
И все это прошло мимо меня, я даже и не слыхала об этом. Ту весну я провела в Англии, а когда вернулась, все, вероятно, уже было кончено. Но хорошо хотя бы то, что история эта не обрушилась на меня внезапно. Даже постепенно постигая ее, я чувствовала, как к горлу подступает тошнота, а голову мою пронизывает дикая, пульсирующая боль. Все, что я знала о нем, никак не вязалось с образом безрассудного пьяницы, совершившего преступление и в итоге приговоренного к восьми годам тюремного заключения за непредумышленное убийство. Разве что его необычайная бледность, которую было не скрыть даже под загаром и на которую я обратила внимание при первой встрече, — как я теперь понимала, бледность, приобретенная за годы, проведенные в тюрьме.
И однако же, сидя там, в библиотеке, куда сквозь открытые окна проникал уличный шум, я ощущала, как многое становится на свои места. Он пробыл в тюрьме меньше трех лет из своего срока. Затем был выпущен под залог. Казалось, однако, что это его ничуть не обрадовало. Держался он совершенно безучастно, пока фотографы запечатлевали его при выходе из тюрьмы. После него он попросту исчез.
Я вновь просмотрела все материалы об этой истории, однако не нашла даже упоминания о Джульетте. Погибшую женщину звали Верна Данн, а ее дочь скончалась несколько часов спустя. По словам мужа погибшей, в тот воскресный вечер они возвращались домой из церкви и даже не видели машину, наехавшую на них. Были они, как я поняла, простыми богобоязненными людьми и, вероятно, никогда не слышали о Лэнгдоне Пейдже.
«Я даже не знаю, как это произошло, — сказал муж погибшей, лежа на больничной койке. — Мы были все вместе, Милли шла с мамой под руку. Й глаза у нас на месте были. А потом я услышал пронзительный крик Верны. И больше ничего не помню».
Однако были там кое-какие факты, заставившие меня задуматься. На том уик-энде присутствовали не только Марджори Пойндекстер и Говард Брукс. Была там и миссис Уолтер Деннисон. О чем это говорило? И говорило ли это вообще о чем-нибудь? По крайней мере теперь становилось понятным упорное нежелание Марджори установить личность Аллена. Возможно, она считала, что Джульетту убил он.
