— Слушаюсь, светлорд.
Сегодня для ежедневного рутинного осмотра лагеря Адолин и Далинар надели Доспехи Осколков. Это было в порядке вещей; многие Носители Осколков использовали любой предлог, чтобы надеть Доспехи. Да и люди приободрялись, видя своего кронпринца и его наследника в полной силе.
Они вышли с плаца и вошли в лагерь, вызывая всеобщее оживление. Как и Адолин, Далинар шел без шлема, высокий и увесистый горжет его доспехов доставал до подбородка. Он кивал солдатам, которые отдавали ему честь.
— Адолин, — спросил Далинар, — в бою ты чувствуешь Дрожь?
Адолин вздрогнул. Он сразу понял, что имеет в виду отец, но поразился, услышав эти слова.
— Я… конечно. А разве может быть иначе?
Далинар не ответил.
В последнее время он стал очень скрытным. Что за боль в его глазах?
Еще недавно он был уверенным в себе, подумал Адолин, хотя и шел не тем путем. Так было лучше.
Далинар не ответил, и они пошли дальше. За шесть лет солдаты как следует обжили лагерь. Эмблемы взводов и рот украшали казармы, пространство между ними заполняли ямы для костров, стулья и затененные полотном обеденные площадки. Отец не запрещал их, только требовал абсолютной чистоты и порядка.
Далинар также разрешал привезти на Разрушенные Равнины семьи. Крепкая семья светлоглазого офицера представляла собой команду, в которой муж сражался и командовал, а жена писала, читала, занималась хозяйством и обустраивала лагерь. Адолин улыбнулся, подумав о Малаше. Станет ли она такой для него? В последнее время девушка охладела к нему. Но, конечно, еще есть Данлан. Он только раз встретил ее, но уже загорелся.
Даже самым обычным темноглазым солдатам Далинар разрешал привозить своих жен. И даже оплачивал половину стоимости проезда. Адолин как-то спросил почему, и отец ответил, что считает неправильным это запрещать. В любом случае на военлагеря никогда не нападали, женщинам опасность не грозила. Однако Адолин подозревал, что отец, живущий в роскошном почти-дворце, чувствовал бы себя неловко, если бы не дал людям наслаждаться семейным уютом.
Так что по лагерю носились стайки детей, и, пока мужчины точили копья и полировали кирасы, женщины стирали и рисовали охранные глифы. А внутренности казарм зачастую делились на комнаты.
— Я думаю, ты прав, — сказал Адолин, пытаясь отвлечь отца от нелегких размышлений. — Я имею в виду, что ты разрешил им привезти сюда семьи.
— Да, но сколько из них останется, когда мы уедем?
— Это важно?
— Не уверен. Фактически Разрушенные Равнины стали провинцией Алеткара. Что будет на этом месте через сто лет? Станут ли эти кольца казарм округами? Внешние лавки рынками? Холмы на западе полями? — Он тряхнул головой. — Гемсердца останутся, точно. А значит, найдутся и люди, которые захотят завладеть ими.
— Но это же не так плохо, верно? Пока все эти люди алети, — хихикнул Адолин.
— Возможно. А что произойдет со стоимостью гемсердца, если мы продолжим собирать их с такой скоростью?
— Э… — Хороший вопрос.
— Что произойдет, когда редчайшее и поэтому самое желанное вещество на Рошаре станет чем-то совершенным обычным? И еще много что произойдет, сын. Много того, о чем мы не думаем. Гемсердца, паршенди, смерть Гавилара. Ты должен быть готов как следует обдумать все это.
— Я? — поразился Адолин. — Что ты имеешь в виду?
Далинар не ответил, только кивнул командиру Пятого батальона, который выбежал навстречу им и отдал честь. Адолин вздохнул и тоже отдал честь. Двадцать первая и Двадцать вторая рота отрабатывали движение сомкнутым строем — основное упражнение, чье настоящее значение не мог оценить почти никто из штатских. Двадцать третья и Двадцать четвертая рота ходили разомкнутым — боевым — строем, выполняя перестроения, используемые на поле боя.
Сражения на Разрушенных Равнинах сильно отличались от обычных, и алети пришлось дорого заплатить за этот опыт. Паршенди — коренастые и мускулистые — имели странные доспехи, росшие прямо из тела. Они не покрывали тело полностью, как доспехи алети, но зачастую оказывались намного полезнее вооружения пеших солдат-алети. На самом деле каждый паршенди представлял из себя очень подвижного тяжеловооруженного пехотинца.
Паршенди всегда атаковали парами, не строясь в регулярные ряды. Казалось, дисциплинированный боевой строй мог их легко победить. Однако каждая пара обладала огромной наступательной мощью и была так хорошо вооружена, что легко проламывалась сквозь стену щитов. Не говоря уже о том, что иногда целые отряды паршенди храбро прорывали линию алети.
Был у них и особый способ движения группой. А в бою все их маневры отличались необъяснимой согласованностью. И то, что на первый взгляд казалось первобытными инстинктами, скрывало в себе нечто более тонкое и опасное.
Алети сумели выработать два способа борьбы с паршенди.
Первый способ — это Носители Осколков. Эффективно, но ограниченно. Например, во всей армии Холин было только два Клинка, невероятно могущественных, но требовавших поддержки. Даже самого умелого Носителя Осколков, бьющегося в одиночку, заваливали телами и опрокидывали на землю. Как-то раз Адолин видел, как обычный солдат сбил с ног полного Носителя Осколков, и только потому, что к тому времени толпа копейщиков полностью продырявила его Доспехи. Потом светлоглазый лучник пронзил его стрелами в пятидесяти местах, добыв для себя Доспехи. Не самый героический конец.
Второй способ сражения с паршенди основывался на быстром движении и точности перестроения. Гибкость в сочетании с дисциплиной: гибкость, чтобы противостоять звериной ловкости паршенди; дисциплина, чтобы поддерживать строй и компенсировать индивидуальную силу паршенди.
Хеврум, Пятый батальонлорд, ждал Адолина и Далинара, стоя в ряду со своими офицерами. Они дружно отдали честь: приложили правые кулаки к правой груди, костяшками наружу.
Далинар кивнул им.
— Мои распоряжения выполнены, светлорд Хеврум?
— Да, кронпринц. — Хеврум внешне походил на башню; бороду он заплетал в длинные косички, как рогоеды, и чисто брил подбородок. В его жилах текла кровь народа Пиков. — Люди, которых вы хотели видеть, ждут вас в шатре для аудиенций.
— Что это? — спросил Адолин.
— Я тебе покажу, — сказал Далинар. — Но сначала осмотрим войска.
Адолин нахмурился, но солдаты уже ждали.
Хеврум приказал своим людям выстроиться. Адолин прошелся перед ними, проверяя мундиры и строй. Все выглядели чистыми и опрятными, хотя, по сведениям Адолина, некоторые из солдат жаловались, что от них требуют слишком тщательно следить за формой. Иногда он был готов с ними согласиться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
