руководства страны, уверен, что ваше заявление обязательно будет рассмотрено в ближайшее время и наверняка удовлетворенно при таком-то ходатайстве.
— Какое еще такое мое заявление на помилование? — недоуменно переспрашиваю я.
— То самое которое вы напишите здесь на имя президента. — снисходителен Квак, который похоже списал мою заминку на ошеломление от радости и счастья, что мне такое предложили, это же почти свобода в моих глазах! Он что, получается не в курсе что я уже отказал одной наглой подружайке президента в ее «благородном» желании помочь мне с помилованием?
Хотя … СунСиль думаю весит все-же поболее этого квакушки, и она вряд ли кому-то кроме своей подружки отчитывалась о постигшем ее здесь фиаско. Тем более мы с ней были только вдвоем при этом разговоре.
Правда потом я рассказал об этом ее предложении и НаБом, так что она тоже в курсе. Так я не понял? НаБом? Слегка вопросительно смотрю на директора тюрьмы. Она практически неуловимо, отрицательно чуть-чуть покачивает мне головой. Так, все понятно. Ничего НаБом этому типу не рассказывала, здесь у них похоже свои заморочки, но это мне вполне на руку.
Тем временем господин Квак похоже уже выдохся, описывая мне как лично министр юстиции займется моей судьбой и продавливанием моего заявления лично у госпожи президента. Мда… так и вижу эту картинку, бегущий по коридору с моим заявлением в руках запыхавшийся министр юстиции, отмахивающийся по дороге от других важных дел, ибо более важного дела у него сейчас просто нет!
Угу, так и хочется сказать этому типу — верю, что именно так и будет! Тем временем господину Кваку похоже немного надоело моё молчание и то что я не прыгаю от радости получив такое чудесное на его взгляд для меня предложение, он нетерпеливо у меня уточняет.
— Так что передать моему министру?
Вот жеж блин! Так он мне напомнил при этом одного посла шведского из известной советской комедии что я чуть было не ляпнул ему в ответ…
«Передай твой министр мой пламенный привет. А помилование … такие вопросы, дорогой Квак, с кондачка не решаются. Мне надо посоветоваться с товарищами, зайдите на недельке».
Но не сказал, а жаль, хотя все равно никто бы здесь эту шутку не понял и не оценил по достоинству, поэтому вслух я ему отвечаю другое.
— Я очень признательна вам господин Квак за участие в моей судьбе и за попытку помочь с помилованием, но не надо!
— Чего не надо? — несколько ошарашен зам замминистра.
— Ничего не надо! Ни помилования, ни амнистии! Я не считаю себя виновной, поэтому ничего писать не буду. Я жду только новый справедливый суд, который признает меня невиновной и соответственно освободит.
— Но я не уполномочен решать такие вопросы. — недоуменно говорит чиновник. — К тому же мне кажется, что вопрос с судом также находится в компетенции президента страны.
— Вы плохо знаете законы этой страны господин Квак. — усмехаюсь я. — А они гласят что любой осужденный может написать заявление на пересмотр своего дела в суд, причём если тот ему откажет, то он может написать новое заявление уже в более вышестоящий суд, а дальше еще выше, это прописано в наших законах. И президент здесь не при делах, у него и своих дел вполне хватает. А вы что этого не знали? Я если что не о делах президента, а о судах?
— Разумеется знал. — выкручивается лощенный господин. — Просто писать заявления в рамках закона это хорошо, но, когда кто-то за него похлопочет и отследит чтобы оно по пути еще не затерялось это же совсем другое дело.
И если это будет кто-то у кого достаточно власти и влияния, типа нашего министра, то данное заявление точно не затеряется и будет рассмотрено в кратчайшие сроки.
Представляешь ЮнМи ты же скоро можешь быть свободна! Немного понимания и помощи нам здесь, и ты уже дома, ешь мамину кимчи и все у тебя просто прекрасно!
— Я не люблю кимчи. — отвечаю я. — Предпочитаю совсем другие блюда и другую кухню.
— Да не важно, любишь ты кимчи или нет, главное ты же будешь дома. Дома ЮнМи! Неужели тебе не хочется обнять маму и сестру. Выйти и погулять с ними по городу, зайти в кафе наконец? Жить такой простой счастливой человеческой жизнью?
— Красивая картинка. — усмехаюсь я. — Кто же откажется в тюрьме от свободы. Но главное какова будет цена за все это? Если это предательство, то мне такая свобода не нужна.
— Какое еще такое предательство? — похоже искренне удивлен этот лощенный господин. — Если ты выйдешь из тюрьмы намного раньше срока, то кого ты этим предашь? А, ты считаешь, что таким образом предаешь своих поклонников, собравшихся под тюремными стенами?
Но разве ты звала их сюда приезжать? Нет не звала! Мы тоже их сюда не звали. Поэтому о каком предательстве в такой ситуации может идти речь? Они наоборот уедут домой к своим родным и близким, им там будет намного лучше, чем здесь в палатках. Подумай и об этом тоже ЮнМи. Дома же всегда лучше, чем в гостях!
— Мы похоже с вами господин Квак живем в разных мирах, которые только изредка соприкасаются. — усмехаюсь я на этот детский развод. — А то что я их не звала … вот вы много сегодня говорили про патриотизм, скажите, а когда враг окажется на пороге, вы тоже как «истинный патриот» будете ждать особого приглашения защищать свою Родину от кого-то, или просто пойдете на передовую? Хотя наверно все-таки не пойдете, вас же туда никто не звал, поэтому патриотизм может и подождать.
— Ну ты же не хочешь мне сказать, что некоторые под стенами тюрьмы приехали тебя защищать как … свою Родину? Это не слишком ли громкие слова? У тебя как мне кажется слишком сейчас раздуто самомнение и чувство собственного величия. Я понимаю, что это не просто так, а все из-за этого фильма, после которого тебя подержало столько людей в мире. Бремя славы оно тоже бывает тяжелым и непростым. Но все-таки сравнивать себя… — господин Квак артистически развел руками.
— Нет, я не претендую на роль Родины и не кричу на каждом углу что меня надо спасать и защищать. Если вы не в курсе, то даже про съемки этого фильма про меня я узнала относительно незадолго до его выхода. Для меня он тоже в некоторой степени был совсем неожиданным.
Сотни, а то и тысячи людей приняли участие в его создании. В разных ролях и статусах. Но смотрело его в разы больше
