монополию для интеллектуалов, в которую играют командами. Косяки передаются по кругу. Все пользуются щедрым гостеприимством Юсефа Баккуша, еда вкусная, много алкоголя. Барт ходит туда очень часто. Там он развлекается, скучает, уходит раньше других, но ему нравится теплая, праздничная, беспокойная компания его друзей.
У него часто складываются крепкие личные отношения со студентами: с Эвелин Башелье по прозвищу Аде и ее братом Жаном-Луи, Колетт Феллу и Шанталь Тома, вместе с которыми Барт снова начинает ходить в театр, с Рено Камю, которого он посещает вместе с Уильямом Берком, Эриком Марти и Антуаном Компаньоном. Многие оставили удивительные рассказы об этих годах дружбы с Бартом: Патрик Морье, Эрик Марти, Ив Наварр, Рено Камю, Нэнси Хьюстон, Колетт Феллу… Почти все признают, что Барт сыграл для них роль заступника и вдохновителя: Нэнси Хьюстон, например, говорит, что свой первый роман «Гольдберг-вариации» она написала после его смерти, вспоминая обо всем, что Барт ей дал. Ив Наварр тоже признает свой долг перед Бартом:
Я его любил, он меня любил. Мы сказали друг другу об этом. Барт никогда меня не защищал, но меня читал с нежностью и коротко писал мне. Он был единственным, кого я считал своим наставником. Он был кем угодно, но только не властителем дум. Он говорил тем, кто смеялся надо мной в его присутствии, что я «последний проклятый писатель». А когда я спрашивал, почему он так говорит, он отвечал: «потому что ты не был присвоен интеллектуальным полем». И добавлял: «Это к лучшему». Последний раз, когда я его видел, в Сен-Жермен-ан-Ле, в воскресенье, я был полон беспокойных вопросов. Вместо ответа он прямо на улице поцеловал меня в губы и укусил за верхнюю губу[976].
Верный и щедрый, Барт часто встречается со своими друзьями, по возможности помогает им публиковаться или пишет что-то о них, для них. Но такая опека не превращается в последовательную линию поведения. Хотя участие в жюри премии Медичи позволяет ему поддерживать отдельные книги или писателей (например, Тони Дювера в 1973 году, Жоржа Перека в 1978-м), хотя его связи в издательстве Seuil помогли ему пробить публикацию странного эссе Бутта, он не хочет подчинять свои эмоциональные связи шантажу, включать их в круг одолжений и благодарностей. Некоторые даже упрекали его за пренебрежение по отношению к ним. Таков случай Перека, который, по воспоминаниям, посещал семинары Барта в 1960-е годы и чье творчество от «Вещей» до «Я вспоминаю» и «Инфра-обыденного» несет на себе отпечаток влияния Барта-семиолога, того, как он демистифицирует образы существующего общества, демонстрируя пристрастие к вещам, перечислениям, материи повседневности. Читая его первые тексты, Барт проявил большой энтузиазм и несколько раз писал ему. «Мне кажется, что я вижу все то новое, что вы можете… ожидать [от вашей книги], не реализма детали, но реализма ситуации в лучших брехтовских традициях: роман или история о бедности, неразрывным образом связанной с образом богатства, – это прекрасно, это такая редкость сегодня»[977], – пишет он ему в 1963 году. Перек признал свой долг. На выступлении в университете Уорик в 1967 году он заявил, что для создания «Вещей» были нужны четыре автора: Флобер, Антельм, Низан и Барт. Три раза Барт обещал ему публично выразить свою поддержку, но статьи о Переке так и не последовало. Констатируя, что он пишет о многих художниках и писателях (Соллерс, Гийота…), Перек сожалеет, что Барт не сделал того же для него:
Чтение вашей статьи о Массене в недавнем Observateur в очередной раз заставило меня сожалеть (и, должен сказать, все горше) о вашем молчании. Влияние, которое вы оказали вашим преподаванием и текстами на мою работу и эволюцию, было и остается таким сильным, что мне кажется, что у моих текстов нет иного смысла, иного веса, иного существования, кроме того, которое им могло бы дать ваше прочтение[978].
Эта манеру обращаться с близкими людьми отмечает и Эрик Марти: «Наставник всегда находится вне институций, он не оставляет ничего в наследство»[979]. В то же время у него периодически возникает спонтанное желание написать авторам, чтобы их поддержать. Жан-Поль Шаван вспоминает о том, как получил в 1976 году от Барта очень теплое письмо после выхода своей первой книги, «С.», в издательстве Toril. Он жил в провинции, вдали от литературных кругов, был молодым, совершенно неизвестным автором, опубликовавшимся в малоизвестном издательстве: это письмо стало для него важнейшим стимулом.
Дружбы Барта, многочисленные, верные и активные, не мешают существованию очень серьезной вражды. Он вызывает страсти, порой доходящие до ненависти. Особенно ярко это выразилось в «деле де Ру и Лапассада». В 1972 году из статьи в Figaro о книге Доменика де Ру «Незамедлительно» Барт узнает, что в ней говорится о нем и в совершенно возмутительных выражениях. Так, он мог прочесть в ней следующее: «Однажды с Жаном Жене, говорит мне Лапассад, мы говорили о Ролане Барте; о том, как он поделил свою жизнь на две части: на Барта – завсегдатая борделей с мальчиками и Барта-талмудиста (уточнение мое). „Я сказал: Барт – салонный человек, он – стол, кресло… Нет, отвечал Жене: он – пастушка“»[980]. Барт очень плохо воспринял это оскорбление и потребовал у Кристиана Бургуа изъять книгу из продажи. Дело становится еще более щекотливым из-за того, что Доминик де Ру – соучредитель издательства Editions Bourgois и вместе с Бургуа ведет серию «10/18». Придется вырвать страницу. Барт срочно рассылает всех своих друзей по книжным магазинам Латинского квартала, чтобы они вырезали указанную страницу (187-ю в первом издании) канцелярским ножом. То же самое будет сделано во всех экземплярах, хранящихся в редакции.
Де Ру решает уйти из издательства и никогда больше не будет в нем ничего публиковать. Он станет репортером и будет работать главным образом в Африке. Бургуа и Барт, наоборот, сблизятся. Но эта история очень задела Барта, поскольку он был связан с Жене, хотя и не с Жоржем Лапассадом, с которым сталкивался в Марокко и который ему не нравился. На протяжении нескольких дней он ничем другим не занимается, консультируется с адвокатом Жоржем Кьежманом, с которым познакомился не так давно через Андре Тешине, просит совета у Даниэля Кордье. Можно предположить, что он не хочет, чтобы его гомосексуальность стала объектом публичного разоблачения. Но помимо того, что он старается не выставлять напоказ частную жизнь, сами слова оказываются жестокими и клеветническими. Тем не менее подобные лобовые атаки случаются редко, даже если успех Барта, его влияние, охватывающее
