Эбби бросила листки на стол и, вернувшись к сумкам, принялась перегружать покупки в холодильник: картонка молока, пластиковый стаканчик с шоколадным муссом.
— Зачем? Все, что я хотела знать про Лекси, я уже знаю.
— Это могло бы кое-что объяснить. Например, зачем ей понадобилось делать то, что она сделала. Возможно, ты бы предпочла не знать, но…
Эбби резко выпрямилась, оставив открытым холодильник.
— Что ты вообще понимаешь? Ты ведь никогда не встречалась с Лекси! Да мне глубоко наплевать, под какими именами она жила, за кого и где себя выдавала. Какая разница?! Я знала ее! Я жила вместе с ней! И это было не притворство. Ты как папаша Рафа с его вечным занудством про реальный мир. Наш мир был для нас реальным. Куда более реальным, чем этот.
Эбби гордо вскинула подбородок, словно бросая мне вызов.
— Я не это имею в виду, — сказала я. — Просто мне не верится, что она хотела сделать вам больно, любому из вас четверых. Такое не в ее духе.
Еще мгновение, и из нее словно выпустили воздух. Эбби поникла прямо на глазах.
— То же самое ты сказала и в тот день. Что ты — вернее, она — просто запаниковала. Из-за ребенка.
— Я верила в то, что говорю. Да и сейчас верю.
— Я тоже, — вздохнула Эбби. — Я ведь только потому пустила тебя в дом.
Она что-то решительно засунула в холодильник и захлопнула дверцу.
— Раф и Джастин… может, им будет интересно?
Эбби скатала пластиковые пакеты и сунула их в еще один, что болтался на спинке стула.
— Раф в Лондоне. Уехал тотчас, как только ваш брат легавый оставил нас в покое. Отец подыскал ему работу — не знаю, какую именно, что-то связанное с финансами. Совершенно не по его части, и он наверняка что-нибудь уже запорол. Но его вряд ли вытурят — не захотят портить отношения с папашей.
— Вот бедняга! — вырвалось у меня.
Эбби пожала плечами и одарила меня быстрым взглядом — впрочем, я не поняла, что за ним кроется.
— Мы редко общаемся. Я звонила ему пару раз, — надо было уточнить кое-что по поводу продажи. Правда, ему все до лампочки. Мол, я могу делать все, что считаю нужным, потом просто пришлю ему готовые бумажки, чтобы он поставил подпись. Но я все равно звонила, на всякий случай. Обычно я звонила вечером, и было похоже, что он в каком-нибудь пабе или ночном клубе — громкая музыка, чьи-то голоса. Его там называют Раффи. Он всегда на три четверти пьян, что, думаю, тебя не слишком удивляет, однако впечатление несчастного он на меня не произвел. Если, конечно, тебе от этого легче.
Раф в лунном свете, улыбается, искоса поглядывая на меня. Я ощущаю на своей щеке его теплые пальцы. Раф и Лекси — меня до сих пор не оставляет подозрение по поводу той беседки.
— А как Джастин?
— Подался на север. Поначалу хотел остаться в Тринити, но не смог. Не только из-за косых взглядов и перешептываний, хотя и это его порядком достало, а потому… что все уже было другим. Пару раз в читальном зале я слышала, как он шмыгает носом. Однажды решил пойти в библиотеку, но так и не смог себя заставить: с ним у всех на виду прямо посреди гуманитарного корпуса случился приступ паники. Пришлось увозить на «скорой».
Эбби взяла монетку с аккуратной стопки на холодильнике, вставила ее в электрический счетчик и повернула рубильник.
— Я с ним разговаривала пару раз. Он преподает английский в школе для мальчиков, заменяет учительницу, которая ушла в декретный отпуск. По его словам, ученики в этой школе — избалованные родителями чудовища. Почти каждое утро они пишут на доске фразу «Мистер Мэннеринг пидор», но по крайней мере это место тихое — расположено за городом, а остальные учителя не обращают на него внимания. Сомневаюсь, что им с Рафом все это было бы интересно. — Она мотнула головой в сторону стола. — Я ничего не буду им показывать. Если тебе хочется с ними пообщаться, твое личное дело. Но предупреждаю, вряд ли они будут на седьмом небе от счастья, когда увидят тебя.
— Отлично их понимаю, — ответила я и, подойдя к столу, сложила распечатки в аккуратную стопку. За окном виднелся заросший сорняками сад, заваленный разного рода мусором — яркими обертками от чипсов, пустыми бутылками.
— Ты ведь знаешь, мы все до конца наших дней будем тебя ненавидеть, — произнесла Эбби за моей спиной ровным, безучастным тоном.
Я не стала оборачиваться. Хотела я того или нет, в этой каморке даже мое лицо продолжало оставаться оружием, острым лезвием, отделявшим ее от меня. И ей было легче говорить, не видя его.
— Знаю.
— Если ты ищешь чего-то вроде отпущения грехов, ты не туда пришла.
— Я ничего не ищу, — возразила я. — Эти распечатки — единственное, что я могла вам предложить, вот и решила попробовать. Наверное, это был мой долг.
Спустя секунду за спиной раздался вздох.
— Пойми, у нас и в мыслях нет, будто ты во всем виновата. Не настолько мы глупы. Ведь еще до того, как ты пришла… — Легкое движение за моей спиной: то ли она убрала с лица волосы, то ли что-то еще. — Дэниел считал, вплоть до самого конца, что все еще можно поправить. Что можно вернуть старые добрые времена. Однако вряд ли… даже если бы Лекси выжила… Так что к тому моменту, когда твои дружки стояли у нашей двери, в любом случае было поздно. Потому что все изменилось.
— Ты и Дэниел, — сказала я. — Раф и Джастин.
Очередная пауза.
— В ту ночь… в ту ночь, когда Лекси умерла… мы все равно ничего не смогли бы поделать. Между нами и раньше случалось всякое, бывали и ссоры и размолвки, но мы как-то не брали в голову. Но в ту ночь…
Я услышала, как она сглотнула застрявший в горле комок.
— До этого между нами существовало что-то вроде равновесия. Ни для кого не было секретом, что Джастин по уши влюблен в Рафа. Все знали, но не придавали особого значения. Я не понимала, что я… Можешь назвать меня дурой, если хочешь. Я просто пребывала в уверенности, что Дэниел лучший друг, о каком только можно мечтать. Думаю, так продолжалось бы и дальше, до бесконечности, а может, и нет. Кто знает. Но в ту ночь… Как только Дэниел сказал «она умерла», все мгновенно изменилось: прояснилось, сделалось четким и понятным до боли, словно кто-то включил над нами прожектор и стало невозможным закрыть глаза даже на мгновение. Ну, ты понимаешь, о чем я.
— Понимаю, — ответила я. — Еще как понимаю.
— После этого, хотя Лекси и вернулась домой, вряд ли мы…
Она не договорила. Я обернулась. Она смотрела на меня, смотрела в упор — чего я, скажу честно, не ожидала.
— У тебя совершенно другой голос. Другая походка. Что вообще у тебя с ней общего?
— Кое-что было, — ответила я. — Не все, конечно.
Эбби кивнула и, с минуту помолчав, сказала:
— А теперь уходи.
Я уже взялась за ручку двери, когда она неожиданно и с явной неохотой спросила:
— Хочешь услышать кое-что странное?
День клонился к вечеру. Казалось, ее лицо вот-вот растворится в сумерках.
— Один раз, позвонив Рафу, я застала его не в ночном клубе и не в пабе. Он сидел у себя дома, на балконе. Было уже темно. Мы с ним поболтали немного. Я, к слову, вспомнила Лекси — что мне до сих пор ее недостает, даже после всего, что произошло. Раф отпустил какую-то шуточку насчет того, что, мол, ведет слишком веселую жизнь и ему некогда по кому-то скучать. Но прежде, чем он это сказал, прежде чем ответил, возникла такая едва заметная заминка. Словно он растерялся, словно не сразу сообразил, кого из вас я имею в виду. Я знаю Рафа и могу поклясться перед Господом Богом, что он едва не спросил: «Которую?»
Над нами, на втором этаже, приглушенный потолком, чей-то телефон разразился пронзительным «Прошу тебя, вернись» и кто-то громко протопал, чтобы ответить на звонок.
— Как я уже сказала, — повторила Эбби, — он был пьян. И все-таки… меня по-прежнему мучает вопрос. Вдруг мы начали забывать друг друга? Что, если через год-другой мы перестанем для друг друга существовать, словно нас и не было, словно мы никогда не жили вместе? И мы сможем пройти мимо друг друга на улице и даже не моргнуть глазом.
— Никакого прошлого, — сказала я.
— Да, никакого прошлого. Иногда, — она жадно глотнула воздух, — я не могу представить себе их лица. Раф и Джастин — еще понятно. Но Лекси. И Дэниел.
Я увидела, как Эбби повернула голову; ее профиль четко вырисовывался на фоне окна — курносый носик, непокорная прядь волос.
— Я ведь любила его, — сказала она. — Я бы и дальше любила его, лишь бы он только позволил мне любить его, до конца моих дней.
— Знаю, — ответила я.
Мне хотелось сказать ей, что быть любимым — тоже талант, что это порой требует не меньше стойкости и мужества, нежели самому любить другого человека. Что некоторые люди лишены этого дара. Вместо этого я вновь вынула распечатки из сумки и быстро их пролистала — едва ли не под самым носом, чтобы ничего не пропустить, — пока не нашла цветную копию снимка: все пятеро стоят, улыбаясь, посреди тишины и снегопада перед домом.
