редакторского ви́дения. Главное здесь — ум, но ни капли самодовольства.
Джек показал себя прекрасным учителем. Помимо принудительного дресс-кода (парижский бохо-стиль с поправкой на Нью-Йорк), на котором он настаивал, он с первого дня дал мне понять, что является приверженцем пунктуальности. Мне следовало являться в «Фаулер, Ньюмен и Каплан» к девяти тридцати, минута в минуту, и возвращаться на рабочее место, каким бы утомительным ни оказался обед с автором. Сам он, как и Хоуи, был из тех, кто ради дела экономит на сне. Кроме того, это был истинный горожанин. Редко случалось, чтобы Джек провел одинокий вечер в своей чудесной квартире в Вест-Виллидж, где жил последние десять лет и куда часто вызывал меня в выходные дни, чтобы обсудить рукопись или договор.
Я никогда не отказывалась, тем более что мне с самого начала намекнули, что первый год моей работы рассматривается как испытательный срок. «Издательский лагерь для новобранцев» — так Джек это назвал.
Поэтому в первые двенадцать месяцев я работала с удвоенной нагрузкой. Одна из моих задач как редактора заключалась в том, чтобы вместе с другими новичками в компании прочитывать груды мусора: рукописи целиком, отдельные главы, наброски, поступающие в редакцию… Спустя несколько недель я была заинтригована длинноватым, но захватывающим жизнеописанием, написанным женщиной по имени Джесси-Сью Картрайт. В нем она рассказывала о том, как росла в нищем, фанатичном захолустье Северной Каролины, в семье сектантов-харизматов, использующих на богослужениях змей, и о первом сексуальном опыте с собственным безумным отцом. Он не только «говорил на языках»[126] и утверждал, что имеет прямой контакт с Всевышним, но и каждое воскресенье позволял ядовитым змеям обвивать себе руки и молился, чтобы их укусы не были для него смертельными.
Меня очаровал безыскусный стиль повествования, а главное — то, что писательница открывала окно в мир, глубоко чуждый большинству из нас, но при этом американский до мозга костей. Я сказала своему шефу, что вижу в писательнице потенциал, если, конечно, она готова сократить и переосмыслить большую часть текста. Джек прочитал первые две главы и предложил мне поработать над книгой, при условии, что мисс Картрайт согласится на переделки. В тот же день я позвонила Джесси-Сью. Говорила она очень тихо, скованно, но в итоге мы как будто нашли общий язык. Писательница рассказала, что, как и было описано в книге, сумела сбежать от сумасшедшего отца и забитой матери, поступила в Университет Северной Каролины, а затем уехала в Шарлотт и работает учителем. Оказалось, что женщина наделена сдержанным, но мощным чувством юмора и способностью видеть в жизни главное, нередко свойственной тем, кому приходилось бороться за выживание. Когда я объяснила, что прошу ее многое пересмотреть и переписать рукопись, Джесси-Сью в целом согласилась. Я пообещала к Рождеству отправить ей рукопись с правками и подробными комментариями. Разговор наш состоялся в начале декабря 1980 года, так что каждую свободную минуту я посвящала работе с рукописью, тем более что Джек не освобождал меня и от других обязанностей. Я не была на него за это в претензии. Работа мне нравилась.
Доволен своей работой был и Адам. Он вошел в небольшое торговое объединение с Уолл-стрит под названием «Кэпитал Фьючерс», руководил которым сорокалетний живчик по имени Тэд Стрикленд. С первых дней Тэд стал для Адама гуру в новой профессии. Описывая его, брат без тени улыбки использовал такие эпитеты, как «финансовый гений» и «динамичный визионер». Тэд не только взял на себя роль старшего брата, от которой устранился Питер, но и заморочил Адаму голову трескучей мотивационной болтовней.
Например, как-то он заявил мне: «При моем потенциале я способен дать этому миру нечто великое».
Мой встроенный измеритель бреда всерьез зашкалило, когда я услышала от Адама такое. Но зато я начала понимать, что больше всего на свете мой младший брат нуждался в добром отношении. Тэд же не скупился на похвалы, а «Кэпитал Фьючерс», по его версии, был местом, где Адам мог бы «развернуться во всю мощь в плане карьеры» и «срубить деньжищ» (любимые выражения Тэда), но и одновременно с этим «узнать, что финансовая компания может стать твоей семьей на многие десятилетия».
Тэд счел, что мой брат — «прирожденный лидер», потому что Коннор, его старший сын от первого брака, был лучшим игроком в той самой школьной хоккейной команде, где Адам был тренером, и впервые за двадцать лет команда стала чемпионом. Тэд присутствовал на той игре, где ребята выиграли региональный кубок школ. Коннор — поистине голливудская история! — забил в этом матче победный гол. Тэд, который сам себе чрезвычайно нравился в роли «учителя успеха» (ваш внутренний миллионер… этакий новейший жаргон торгашей и предпринимателей), пришел в восторг оттого, что Адам за два сезона превратил никчемную группку ребят в «истинную команду победителей». Он пригласил моего брата на ланч. Адам явился в своем обычном виде: блейзер с серыми фланелевыми брюками, оксфордская рубашка и полосатый галстук. Тэд осыпал его комплиментами, а потом сказал, что в двадцать девять лет ему пора сделать выбор: либо он продолжает тренировать детей — и через тридцать лет накопит себе и своей будущей супруге на маленькое ранчо в Порт-Честере, Мианусе или другом унылом пригороде, — либо он присоединится к «инициативной и амбициозной команде» «Кэпитал Фьючерс» и узнает, каково это — «подняться в верхние слои финансовой стратосферы».
Адам выбрал второе и вошел в «Кэпитал Фьючерс» в сентябре 1980 года, сразу после женитьбы на Дженет. Свадьба была не настолько веселой, как можно было бы себе представить, тем более что родня Дженет оказалась группкой провинциалов из заштатного городка Дженезео, и, по незабываемому маминому выражению, «привкус от них всех был одинаковый». Питер, предчувствуя, что нас ожидает, оставил Саманту в Бруклин-Хайтс, поскольку догадывался, что она может вслух назвать Дженет и ее семью деклассированными элементами. Родители Дженет принадлежали к пресвитерианской церкви и с явным предубеждением относились к нашему отцу, ирландцу-католику, и матери-еврейке. Все они явно ощущали себя глубоко уязвленными и обиженными на весь мир, а особенно на нас, жителей Нью-Йорка. И все же саму Дженет я вовсе не считала ходячим кошмаром — это была обычная провинциальная девушка, не слишком изысканная и светская, но зато она сумела почувствовать в моем брате неуверенного в себе одиночку и опознала в нем родственную душу. Не раз я пыталась завязать с Дженет разговор, пару раз даже приглашала ее приехать в город, поужинать вместе, а потом сходить на бродвейский спектакль. Но она всегда находила благовидные предлоги, чтобы не встречаться со
