Чтобы занять свое время, я старалась побольше узнать о Риме. Большую часть его я увидела собственными глазами: храмы, гробницы выдающихся людей, сады Лукулла, разбитые на склонах Эсквилина, и самое интересное для меня — храм Асклепия и устроенную при нем больницу. Греческий бог врачевания нашел для себя пристанище на острове посреди стремительного мутного Тибра.
Я так и не составила окончательного мнения о Риме. С одной стороны, он поражал величием и могуществом, с другой — испорченностью и продажностью. Но у меня было подспудное чувство, что именно это соединение качеств и определяет его успех, ибо более всего соответствует человеческой природе.
«Они сокрушат все колесами своих колесниц», — предостерегала меня кандаке. Теперь я познакомилась и с грохочущими колесницами, и со знаменитым римским прагматизмом (более всего проявлявшимся в черствости) — и поняла, что кандаке права. Они на это способны. Если только не облагородить их, привив элементы нашей культуры, древней и утонченной.
Октавиан, хоть и с опозданием, отправился в Испанию к Цезарю. Однажды январским утром он явился попрощаться со мной и спросил, не желаю ли я передать что-нибудь его дяде.
Я подумала, что он поступил очень любезно, но доверить ему личное письмо не могла.
— Ничего нового пока не произошло, — сообщил Октавиан. — Никаких сообщений о сражении не поступало.
Значит, Цезарю пришлось целый месяц торчать на промозглом поле.
— Я желаю тебе большого успеха, — сказала я.
Очевидно, мои пожелания мало что значили, потому что в дороге Октавиан столкнулся со всеми мыслимыми препонами, и его путешествие закончилось кораблекрушением. Правда, это его не остановило, и он все-таки добрался до Цезаря, хотя и намного позже решающего сражения.
Эта история нисколько не принизила его в глазах Цезаря. Напротив, упорство в преследовании цели, умение не отступать перед трудностями, а при необходимости вцепляться во что-то зубами смертельной хваткой мастифа произвели на него впечатление. Теперь-то я знаю, что именно цепкость и определила последующие удачи Октавиана. Интересно, что при таком упорстве он был чрезвычайно болезненным, и все важные сражения — и при Филиппах, и при Навлохе, и при Актии — заставали его недужным, лежащим в палатке. Если бы он не поехал в Испанию… дальнейшие события не произошли бы… И я…
Но тише, мое сердце. Все это прошло. Я говорю о прошлом, не о сегодняшнем дне.
Весна пришла в марте. Вдоль Тибра буйным цветом расцвели желтые полевые цветы, в нашем саду на деревьях распускались первые зеленые листочки. Как только потеплело, кашель у Птолемея прошел. К тому же брат основательно вырос.
Правда, об исходе дел в Испании по-прежнему не было вестей. Казалось кощунственным нежиться на теплом весеннем ветерке и прогуливаться в сумерках, когда будущее Рима висит на волоске. Прошли Луперкалии, празднество в честь Анны Перенны и Либералии, и только на двадцатый день апреля до Рима дошла весть, вызвавшая бурное ликование на улицах.
Цезарь победил. Семнадцатого марта ему удалось подтолкнуть силы мятежников к решающему сражению при Мунде.
Это был отчаянный бой, один из самых кровавых в богатой на кровопролитие римской истории. Когда сражение закончилось, тридцать тысяч сторонников Помпея полегли мертвыми на поле битвы, тогда как потери Цезаря составили лишь тысячу воинов. Лабиен и Гней Помпей погибли, но Секст, младший из братьев Помпеев, и на сей раз ускользнул.
Римляне в изумлении пересказывали друг другу историю сражения, и я слышала об этом по десять раз на каждом углу. Силы противников были почти равны. Темнело, и воины Цезаря начали падать духом и отступать. Но все изменил самоотверженный героизм самого Цезаря. Он силой проложил себе путь к уже дрогнувшим передним рядам, сорвал с себя шлем и со словами: «Вы хотите отдать командира в руки врагов?» — бросился в рукопашную. Пристыженные легионеры устремились за ним, и ход битвы переломился.
Мне вспомнились его слова о намерении положиться на себя и найти решение. Он нашел его в последний момент, поставив на кон свою жизнь.
Этот рассказ вызвал у меня страх, ибо в его отваге, как и в его везении, было что-то нечеловеческое.
Сразу же объявили, что двадцать первое апреля — следующий день после того, как известие о победе дошло до Рима — станет постоянным праздником с непременным состязанием колесниц в цирке. Сенат превзошел сам себя в стремлении воздать Цезарю почести: его сделали пожизненным императором и консулом на будущие десять лет. Все дни его предыдущих побед отныне должны отмечаться с ежегодными жертвоприношениями. Цезарю присвоили право постоянно носить лавровый венок и надевать наряд триумфатора на всех официальных мероприятиях. Его изваяние поместили в храме Квирина с надписью: «Непобедимому богу». На публичных играх его статую из слоновой кости будут носить на носилках, в сопровождении колесницы с атрибутами, наряду с изображениями других богов. Другую его статую постановили расположить рядом с изваяниями бывших царей Рима. Также приняли решение возвести храм во имя завоеванной Цезарем для Рима Свободы.
По его возвращении начнется обряд благодарения продолжительностью в пятьдесят дней.
Мне не терпелось увидеть его. Несмотря на прежнее намерение вернуться в Египет, как только откроется навигация, сообщения из Александрии позволили мне задержаться в Риме. Можно ли допустить, чтобы вся римская толпа увидела прибытие Цезаря и восславила его как победителя мира, а мы с Цезарионом не дождались его возвращения?
Но когда он вернется? Похоже, этого не знал никто. Цезарь задерживался в Испании, налаживал там управление и назначал чиновников. Октавиан присоединился к нему в его штаб-квартире, а Брут, Антоний и Децим устремились ему навстречу в ближнюю Галлию, через которую победителю предстояло проследовать.
Наконец я получила личное письмо Цезаря, посланное из Гиспалиса. Я вознаградила гонца (несомненно, слишком щедро) и дождалась его ухода, чтобы прочесть послание в одиночестве.
Дело закончено, я победил. Я знаю, что ты уже услышала об этом, но я поведаю тебе то, чего ты не слышала. Я часто сражался за победу, но в битве при Мунде я впервые сражался за жизнь.
Судьба пощадила меня. Я вернусь к тебе и в Рим, живой и невредимый.
Моя любовь к тебе и нашему сыну.
«Я сражался за жизнь».
Что я делала в тот день? И почему я не почувствовала этого? Не может быть, чтобы роковой день прошел для меня как самый обычный.
