дословно записывать каждое сказанное им при этом слово (
XXXVI, 8, 5). Увы! По злой иронии судьбы почти ничего из этих записей до нас не дошло.
Вскоре после событий под Неферисом в римский лагерь прискакал гонец. Он сообщил, что царь Масинисса при смерти и хочет проститься со Сципионом. Публий тут же вскочил на коня и поехал в Цирту, столицу Ливии. С ним, разумеется, был верный Полибий.
Масинисса был легендарной личностью. Сын мелкого царька кочевого племени номадов он родился подданным Карфагена. В войнах с соседями он проявлял столько ума, коварства, отчаянной удали, изворотливости, что они готовы были поверить, что это какой-то неуловимый и неуязвимый бес. «Он легко ускользал и нападал… Часто, даже когда его настигали, он разделял свое войско, кружил, войско его убегало по частям, сам же он с несколькими товарищами где-либо укрывался, а потом ночью или вечером они соединялись в условленном месте. Сам-третий прятался он в пещере и его не нашли, хотя враги стояли лагерем возле самой пещеры» (Арр. Lib. 42–49). Одно время он вел жизнь разбойника и стал грозой здешних мест.
Масинисса хорошо знал Ганнибала, служил под началом карфагенян и сражался в Испании против Сципиона Старшего. Но он был очарован подвигами и великодушием своего врага и в конце концов перешел на его сторону. С этого времени Масинисса был предан римлянину, как пес, и хранил верность ему в самые страшные минуты, когда все, казалось, было на краю бездны. После победы над Ганнибалом Сципион сделал его царем всей Ливии. И тут выяснилось, что у этого разбойника огромный государственный ум. Он раздвинул отцовское царство, создав огромную державу от границ Мавритании у Океана до Киренаики. Номадов, бывших кочевников, он приучил к земледелию и оседлому образу жизни. Теперь он стал одним из могущественнейших царей мира (Polyb. XXXVII, 10; Арр. Lib. 106).
Публий с детства слышал волшебные рассказы о Великом Сципионе и Масиниссе и, как всякий мальчишка его лет, мечтал стать героем таких же приключений. Можно вполне поверить тому, что говорит он у Цицерона:
— Мне ничего так не хотелось, как увидать царя Масиниссу, лучшего друга нашей семьи (Cic. De re publ. VI, 9–10).
Он ждал только удобного случая. И наконец случай этот представился. В Испании римляне попали в отчаянное положение. Срочно понадобилось вспомогательное войско. Сципион сказал консулу, что берется достать это войско. Он мог бы переплыть море и попросить помощи у Масиниссы. Консул с радостью согласился. И вот Сципион впервые отправился в Африку, страну романтических грез своей юности (150 г.). Разумеется, Полибий поехал вместе с ним. Он не менее своего друга хотел поговорить с человеком, хорошо знавшим Ганнибала и Сципиона. Они были уже близ границ Ливии, когда увидали удивительную картину. Посреди большой равнины сходились два войска — карфагеняне и нумидийцы, которыми командовал сам престарелый царь. Было ясно, что ему сейчас не до гостей.
Сципион любил рассказывать об этом друзьям. По его словам, они забрались на соседний холм, нашли удобное местечко, уселись там и стали ждать исхода сражения. Поле боя было как на ладони. Он «смотрел на битву с холма как в театре. Он часто говорил впоследствии, что участвовал во всевозможных сражениях, но никогда не получал такого удовольствия. Ведь он один был совершенно беззаботным, в то время как сражались одиннадцать тысяч человек». Он прибавлял, «что только двое до него любовались подобным зрелищем: Зевс с горы Иды и Посейдон с Самофракии, глядя на Троянскую войну» (Арр. Lib. 322–327).
Битва окончилась только поздним вечером. Карфагеняне были разгромлены. Сципион слез с холма, подошел к Масиниссе и назвал себя. Услышав его имя, старик замер, словно громом пораженный. Очнувшись, он «обнял меня и заплакал. Затем, взглянув на небо, воскликнул:
— Благодарю тебя, Великое Солнце[79], и всех вас, небожители, за то, что мне довелось прежде, чем я уйду из этой жизни, увидеть в моем царстве… Публия Корнелия Сципиона, от одного имени которого я вновь молодею. Никогда я не забуду этого самого лучшего и совершенно непобедимого человека!
Я был принят с царской роскошью, и мы проговорили большую часть ночи, причем старик не мог говорить ни о чем, кроме Сципиона Африканского: он помнил буквально все не только его поступки, но и слова». Так сам Сципион у Цицерона повествует об этой встрече (De re publ. VI, 9–10).
Полибий с любопытством смотрел на Масиниссу. Он увидал высокого, могучего человека, который с легкостью вскочил на неоседланного коня и скакал наравне с ними. Он был совершенно неутомим. Трудно было поверить, что через год ему стукнет 90 лет. Обстановка в его доме была патриархальная и самая приятная. Обыкновенно во дворцах царит атмосфера заговоров и интриг. Дети боятся отца, отец как огня боится детей, брат злоумышляет на брата. Здесь же все жили большой дружной семьей. Детей у Масиниссы было очень много. Одни рождались, другие умирали, и, кажется, сам царь в точности не знал, сколько их у него сейчас. Однажды Полибий увидал малыша, который подбежал к Масиниссе. Ему объяснили, что это Стембан, самый младший из царских сыновей. Сейчас ему три года. У Полибия волосы зашевелились на голове. Он понял, что перед ним прямо-таки былинный богатырь. Из всех чудес, которые видел он в Цирте, это кажется, поразило его больше всего (XXXVII, 10).
Публий подружился с Масиниссой и со всей его семьей. Полибий же буквально вцепился в нумидийца, не отходил от него ни на шаг и засыпал вопросами о римлянах, карфагенянах, Сципионе и Ганнибале и узнал страшно много интересного. Ум у этого старика был свежий и ясный, как у юноши.
Это было всего год назад. Сейчас же началась Пуническая война. Масинисса мечтал сам покорить Карфаген и создать огромную Пунико-Ливийскую державу. Появление римлян в Африке разрушило его планы. По-видимому, ему нелегко было видеть крушение своих надежд. Во всяком случае, в римском лагере он так и не появился. И не только не появился сам, но и сыновей не прислал и вообще не оказывал римлянам никакой помощи. Но если он и обижался на римлян, его чувства к Сципиону остались неизменными. Всю жизнь он хранил романтические воспоминания о друге своей юности. На смертном одре он постоянно говорил о Публии и звал его. «Я был другом его деду», — бормотал старик.
И вот сейчас Сципион и Полибий мчались в Цирту, чтобы застать царя живым. Но когда всадники соскочили с запыленных коней у ворот, их встретили многочисленные царевичи, которые объявили, что
