— Но я не собираюсь нарушать наше соглашение и ни о чем не забыла. Сейчас был особый случай. Если бы в это дело не был вовлечен мой дядя, я бы никогда не вмешалась. Больше такого не повторится.
— И я должен удовлетвориться этой неудачной отговоркой? — Все тело епископа била гневная дрожь. — Вы предали меня, мадам, и, клянусь Богом, вы правы — такого больше не повторится!
Мод встала.
— Я не нуждаюсь в отговорках и не предавала вас. Я глубоко сожалею, если мое решение повлекло за собой какие-то недобрые чувства.
— У вас будут гораздо более серьезные причины для сожалений, чем эта, — прошептал епископ, взглянув на нее с такой ненавистью, что Мод охватил страх, затем круто развернулся и ушел.
Весь день они не виделись с ним и встретились только в зале советов, куда прибыла сразу после вечерни группа горожан. Отношения были натянутыми, и Мод понимала, что должна умиротворить епископа сразу же после окончания совещания.
Она много думала о предстоящей встрече с лондонцами, второй по счету. Анри мог не объяснять, насколько сильно она нуждалась в их поддержке: ей было известно, что эти богатые купцы и члены городского магистрата пользовались особой независимостью и авторитетом в Лондоне.
Когда делегация вошла, Мод сидела за дубовым столом. Она сердечно поприветствовала их и сразу же приступила к сути дела.
— Вы приняли решение по поводу средств, о которых я просила?
Глава делегации заговорил:
— Да, приняли и глубоко сожалеем, что не можем выполнить ваше желание. У нас нет запасов, чтобы помочь вам.
Мод побледнела.
— Вы знаете, что казна фактически истощена?
Предводитель кивнул седой головой:
— Той же самой гражданской войной, которая разорила и нас. Если бы нас не заставили отдать последний пенни для поддержки короля Стефана…
Мод вскипела от гнева.
— Как заставили? Отхлестав плетьми? Пытая каленым железом?
— В конце концов, он был королем, мадам. А теперь еще и королева требует все больше денег для укрепления своей армии… — Он прикусил губу и остановился: глаза всех присутствующих обернулись к нему. Неприкрытый ужас сквозил в их взглядах.
— Бывшая королева не может требовать от вас чего-либо и не имеет никаких прав просить у вас денег, — угрожающе спокойно произнесла Мод. — Вы должны сохранять верность мне и никому больше. — Поднявшаяся волна гнева превратилась в прилив горячей ярости, захлестнувший ее. — Итак… вы отказываете в помощи вашей законной королеве и в то же время вступаете за ее спиной в заговор и помогаете жене человека, который имел все, но разорил Англию. — Мод встала. — Больше вы не будете самостоятельно управлять делами. Лондонские горожане будут обложены налогом. Закон войдет в силу немедленно.
— Но король Стефан…
Последние остатки сдержанности лопнули, как перетертый канат.
— Никогда больше не произносите в моем присутствии имя этого узурпатора! — закричала Мод. Ей было безразлично, какое впечатление она производит.
Горожане свирепо смотрели на нее, и она возвратила им ответный враждебный взгляд. Наконец предводитель кивнул и повернулся к выходу. Епископ Анри, не взглянув на Мод и не обмолвившись с ней ни словом, вышел из зала вслед за делегацией.
* * *
Когда в наступающих сумерках Анри и оскорбленные лондонцы шли по дорожке к аббатству, к ним приблизился какой-то человек. Он остановился напротив епископа, держа в руках что-то, завернутое в холщовую тряпицу.
— Прошу прощения, ваша светлость, не видели ли вы Domina? Она назначила мне встречу сегодня вечером. Я — серебряных дел мастер, отливаю печати, — объяснил он.
— Какие-то затруднения? — спросил Анри.
Мастер развернул спрятанный кусок воска и громко прочитал надпись: «Matildis Imperatrix Romanorum et Regina Anglaie».
Лондонцы, слушавшие их разговор, стали гневно возмущаться.
— Клянусь Распятием, эта дура поставила на первое место слово «императрица»! — сказал один из них.
— Какая королева смогла бы забыть, что она происходит от королевской саксонской линии? — отозвался другой.
— Разве не очевидно? Она предана Анжу и Римской империи, а не Англии и Нормандии, — усмехнулся третий.
— Миледи признала, что это ошибка, — неохотно сообщил серебряных дел мастер; — Она попросила меня исправить ее и поставить Англию на первое место. Но до сих пор не заплатила мне, понимаете. Поэтому я и пришел сейчас за деньгами.
Долгую минуту епископ вглядывался в бледный овал лица мастера, с трудом различаемый в сгущающемся полумраке. Кровь запульсировала у него в висках, ладони рук внезапно вспотели.
— Знаете, мне кажется, Domina что-то упоминала насчет большой печати, — медленно проговорил он. — Да, теперь я вспомнил: она сказала, что решила оставить надпись так, как есть. Императрица — более престижный титул.
Не веря своим ушам, мастер ахнул:
— Господи, она отказалась от своих слов!
— К несчастью, это так. О, да, и она отказывается платить до коронации. Но я вознагражу вас из моего собственного кармана. — Анри полез в суму, висевшую на поясе, и протянул мастеру несколько монет.
— Благодарю вас, ваша светлость, — пробормотал тот, тайком пробуя на зуб одну из монет. — Будь проклята миледи, если она так обращается с нами. Не быть ей нашей королевой.
— Анжерская сука, — встрял один из лондонцев. — Вначале налоги, теперь — оскорбление стране, которой она собирается править! Если это только начало, то какой же будет конец, э?
Послышался сердитый согласный ропот.
— Есть еще кое-что. Эта фурия приковала моего брата цепями к стене подземелья, — подлил масла в огонь Анри.
— Ужасно, ваша светлость, ужасно, — прорычал один из горожан. — И мы ничего не можем сделать?
— Она пока что еще не ваша королева, — напомнил им Анри, понизив голос и скользя взглядом по дорожке. — Если вы способны действовать, то сейчас самое время.
— Как? — спросил серебряных дел мастер.
— Самим вам не добиться ничего, но если вы расскажете другим о том, что узнали сегодня вечером, — о печати, непосильных налогах, о жестоком обращении с моим братом… — я уверен, что вы вспомните и другие обиды, — то город начнет проявлять бдительность по отношению к намерениям миледи. Анри помолчал. — Если вы решились, действуйте. — Последовало напряженное молчание. — Что касается меня, я не могу больше подчиняться этой коварной дочери Евы.
Мужчины согласно закивали. С охватившим его чувством праведности Анри подумал, что все, что он им сказал, — истинная правда, и Господь ему в том свидетель.
