частичного соавторства с Мэй Экстон в песне «Отель разбитых сердец», а также участия в саундтреках «Не будь жестокой» и «Полюби меня нежно», записанных совместно с «Хилл энд Рэйндж» по их настоятельному требованию).
К этому моменту в «Хилл энд Рэйндж» изобрели схему, позволявшую легко обходить вопрос об авторских правах на песни: автор, желавший, чтобы его песня была записана Элвисом Пресли, должен был включать в число соавторов и их. Одновременно он подписывал документ, по которому уступал треть гонорара, выплачиваемого фирмой грамзаписи издателю песни. Как только издатель получал деньги, они распределялись поровну между «соавторами», однако настоящий автор получал не половину гонорара (обычная практика), а лишь треть: вторая треть уходила в «Хилл энд Рэйндж», третья — «Элвису Пресли лично». С другой стороны, это не распространялось на отчисления за концертные выступления (они рассчитывались, исходя из общего количества «живых» концертов, записей в музыкальных автоматах и радиоэфиров), которые собирались агентствами по авторским правам ASCAP и BMI и выплачивались поровну и автору, и издателю. Впрочем, это касалось только песен, записанных Элвисом Пресли впервые и только в оригинальной версии. Хотя такой подход изрядно его смущал («Да я в жизни не написал ни одной песни, — заявил он как–то в одном интервью. — Это все большое надувательство… я становлюсь третьим соавтором только потому, что их записываю. Это делает меня на вид умнее, чем я есть.), это позволяло безболезненно обходить его контракт с RCA, согласно которому он был обязан отдавать фирме грамзаписи часть доходов от всех песен, написанных им лично или в соавторстве.
В таких условиях какой–либо песне найти дорогу в студию в обход компании «Хилл энд Рэйндж» было практически невозможно — если только, конечно, сам Элвис не показывал им самостоятельно найденный материал. Но и тогда они стремились влезть в число издателей прежде, чем RCA могла урегулировать вопрос об авторских правах для издания песни. Тем не менее в издательстве любили предусматривать все, и на второй день записи, после того как Элвис записал «Peace in the Valley» и «Precious Lord, Take My Hand» — две вещи из религиозного каталога «Хилла энд Рэйндж», написанные Томасом А. Дорси, отцом современной черной музыки госпел, — от Джина Абербаха, младшего из двух братьев — основателей фирмы, поступило предложение. Поскольку Элвис так или иначе исполняет религиозную музыку, рассуждал 45-летний Абербах, почему бы ему не попробовать записать что–нибудь типа «Here Comes Peter Cottontail», которая в свое время принесла его фирме огромный успех? Фредди, хорошо знавший вкусы своего партнера–клиента, был в ужасе, но Джин — в первый и последний раз за всю историю их весьма долгого сотрудничества — начал настаивать на своем. «Я сказал ему: «Ты спятил, если думаешь, что Элвис будет записывать «Peter Cottontail», — рассказывал Фредди. — Однако Джин уперся и настоял на своем. И принес в студию ноты и положил на стойку Элвису, пока тот отошел куда–то перекусить. Элвис вернулся, просмотрел их и спросил: «Кто притащил эту чушь про Братца Кролика?» После чего тот был вынужден признать свое поражение («Он мог посмеяться над собой, а когда увидел реакцию Элвиса, то, наверное, умер от смеха и попросту исчез»), но в итоге посмеялся последним — ему удалось протолкнуть инструментальную версию этой песни в фильм.
В понедельник Элвис приехал на киностудию для подбора грима и костюмов. Это должен был быть его первый цветной фильм, и он считал, что актеры с темными волосами — например, Тони Кертис — смотрятся на экране лучше. Гример сказал, что к его глазам действительно пойдут темные волосы, и превратил его в брюнета — разумеется, с одобрения Уоллиса. С самого начала Элвис чувствовал себя куда комфортнее на съемочной площадке «Парамаунта», чем в студии «Фокс». Уоллис обращался с ним с подчеркнутым уважением, и было ясно, что Элвис для него отнюдь не очередной «новомодный Урод», на котором решено по–быстрому заработать и который подозрительно косится на партнеров и съемочную группу, пока ему не удалось доказать, что он хорош. Хэл Кентер приветствовал его с добродушной фамильярностью старого знакомого и тут же представил музыкальному директору картины — общительному человеку с тонкими усиками по имени Чарли О'Карран, который засучив рукава приступил к работе со Скотти, Ди Джеем и Биллом.
Первая неделя прошла в репетициях и записях звуковой дорожки к фильму на звукозаписывающей студии «Парамаунта». Почти сразу стало ясно, что Элвису очень неуютно на большом открытом пространстве, где постоянно туда–сюда снуют люди, но то ли потому, что «Radio Recorders» в тот момент была занята кем–то другим, то ли потому, что Хэл Уоллис считал, что здесь лучшие технические условия для записи ролика к фильму (двухдорожечная 35‑миллиметровая звуковая система позволяла легко накладывать вокал и бытовые шумы, регулировать тональность инструментов), они неделю проработали в «Парамаунте». Однако бывали и неприятные моменты, например, когда Лизабет Скотт, 34-летняя героиня многочисленных «черных» фильмов с прокуренным голосом, появлялась во время очередного дубля, чтобы поближе взглянуть на своего партнера. Бывало, что во время записи без предупреждения появлялся и композитор Бен Вайсман. Вайсман, за несколько месяцев до этого впервые добившийся, чтобы его песню («First in Line») исполнил Элвис, написал для фильма новый «шедевр» — «Got a Lot O' Livin' to Do» — и был вызван из Нью–Йорка своим патроном Абербахом вместе с соавтором Аароном Шредером (за свой счет), чтобы убедиться, что он будет записан. В тот день, когда они прилетели, Элвис работал над заглавной песней, и все шло к тому, что до их песни очередь дойдет не скоро, и, хотя она уже была записана на «Radio Recorders», Вайсман боялся, что она не войдет в фильм.
«Поскольку порой я совершаю совершенно невероятные поступки, я понял, что тут имеет смысл выкинуть нечто совсем из ряда вон выходящее. Мы с Аароном сидели в кабине звукорежиссера, дожидаясь, когда он примется за нашу вещь, и во время перерыва я сказал, что сейчас выйду и познакомлюсь с Элвисом. «Не ходи, — зашептал Аарон, — ты там сбоку припека». Но я все равно пошел. Элвис в одиночестве приютился в углу большой студии с гитарой и играл блюз, рядом стояло пианино. Я сел за инструмент и начал импровизировать. Сначала он даже головы не поднял, однако после пары проходов посмотрел на меня и спросил: «Кто вы такой?» — «Бен Вайсман», — представился я. «Бен Вайсман… а не вы ли написали… Ого!» Это произвело на него впечатление. К тому же ему понравилось,
