вытащила, и я понял, что у нее просто–напросто нет руки по запястье — она сосала свою культяшку! И тогда я решил — этот эпизод обязательно надо вставить в фильм!» Еще большее впечатление на него произвели две другие девочки — сиамские близнецы, бешено хлопавшие в ладоши в такт музыке: одна — левой рукой, другая — правой. Однако прежде всего он столкнулся с массовой истерией, тотальным «улетом», подобного которому ему не доводилось наблюдать ни до, ни после этого. «Я не раз бывал на аншлаговых концертах Эла Джолсона, и публика принимала его так, что только держись, — до тех пор, пока не появился Элвис Пресли. По сравнению с ним Эл выглядел бабочкой–однодневкой».
Да разве только один Кентер?! Ничего подобного не видел никто, и если до этого у кого–то еще оставались сомнения, что Элвис перерос рамки такой площадки, как «Хайрайд», то теперь эти сомнения исчезли. В какой–то степени с этого выступления начался закат «Хайрайда» как такового, и хотя он с грехом пополам протянул еще несколько лет, где еще можно было отыскать артиста такого уровня? Уэбб Пайерс был круче Хэнка Уильямса, Слим Уитман и Фэрон Янг — круче Уэбба Пирса, но кто мог сравниться с Элвисом Пресли?
Пройдя после концерта за кулисы, Элвис, как всегда, оказался в центре внимания. Пол Каллинджер с радиостанции XERF со штаб–квартирой в Мексике, безо всякой лицензии вещавшей прямо через границу на Дель–Рио, штат Техас, упросил Тиллмана Фрэнкса «представить его мистеру Пресли», но Элвис, как истинный джентльмен, уделил по меньшей мере столько же времени и дочери Тиллмана Дарлене, а затем дал интервью Сэнди Филлипс из бродмурской школьной газеты, прибывшей в Шривпорт с группой одноклассниц. «Я сказала, что работаю в Bulldog Bark, но там было полно охраны, и меня не хотели пускать, как вдруг какой–то человек говорит: «Пропустите их!» Смотрю, а это он сам и есть! У меня аж мурашки по коже побежали. «Ну что, юная леди, — говорит он, — хотите взять у меня интервью или что–то вроде того?» А сам стоит весь потный, волосы мокрые, с полотенцем на шее… Да–да, отвечаю, что–то вроде того, и быстренько достаю из джинсов маленький блокнот и карандаш. Сейчас уже и не помню, о чем я его спрашивала, но он подробно ответил на все вопросы и чмокнул меня в щеку на прощание. Потом я сама не своя вышла в коридор, и на меня с визгом накинулись подружки, начали меня обнимать, всю измусолили, но я, конечно, никому не позволила дотронуться до щеки, в которую он меня поцеловал… Я не мыла ее несколько недель».
На следующей неделе из Голливуда прилетела Дотти Хармони — встречать Рождество с семейством Пресли. Из–за снежной бури рейс отложили, так что, когда самолет с опозданием приземлился в аэропорту, ее никто не встретил, и она, опечаленная, заснула у батареи парового отопления. «Я проснулась от каких–то детских криков. Открываю глаза, а передо мной целая ватага девчонок с плакатами, на которых написано: «Дотти Хармони, убирайся домой!» И вдруг эти выкрики сменились воплями восторга — это приехал Элвис, который, подхватив меня на руки, отнес в свой «Линкольн», и мы поехали к нему домой, где он представил меня своим родителям».
Миссис Пресли понравилась Дотти с первого взгляда — при знакомстве та крепко обняла ее и сразу же окружила вниманием и заботой, и, хотя Вернон показался ей человеком куда более сдержанным, было видно, что «они без ума и друг от друга, и от Элвиса». Через час после ее приезда Глэдис отправила их за подарками к Рождеству, вручив им список. «Откровенно говоря, я никогда не видела такого огромного списка и не знала, что мне придется заниматься этим. Я получила список подарков для женщин, а Элвис — для мужчин. Мы поехали в большой универмаг в центре и договорились встретиться в вестибюле. Я купила все по списку и ждала его с кучей упакованных подарков, как вдруг он стремглав промчался мимо меня и, выскочив на улицу, бросился к машине — «за ним гналась толпа поклонников. Минут через двадцать за мной зашел Клифф, и мы поехали домой ужинать».
Дотти провела в доме Пресли чуть больше двух недель, причем Элвис уступил ей свою комнату, а сам ночевал в спальне дальше по коридору. Несколько раз он звонил в Бруклин ее родителям, чтобы заверить их, что с ней все в порядке — они катаются по городу на мотоцикле в одинаковых кожаных куртках, он знакомит ее с друзьями, показывает места, где он рос и ходил в школу… Несколько раз по делам заезжал Полковник, почти не обращавший на гостью внимания. «Он вел себя так, будто меня не существовало. Помню, как–то раз он хотел поговорить с Элвисом о каких–то финансовых делах и попросил меня выйти, но тут за меня вступилась его мать. «Дороти, — сказала она (она всегда называла меня Дороти), — останется здесь. Она член нашей семьи». Это ему очень не понравилось».
Глэдис с удовольствием и подолгу рассказывала ей о своем саде («Дороти, у нас растут помидоры размером с два твоих кулачка») и чуть ли не каждый вечер готовила для Элвиса черную фасоль, овощи и кокосовый пирог. Журналы дня поклонников ожидали чего–то особенного, но, по словам Дотти, это было не то, «о чем вы могли подумать. Хотите верьте, хотите нет, но мы каждый вечер читали Библию — он читал мне ее вслух, а потом обсуждал со мной прочитанное. Он был очень набожным, без всякого притворства. В шесть вечера он вытаскивал меня из дому и заставлял вместе с ним раздавать поклонникам автографы, что, с моей точки зрения, было просто смешно. «Элвис, — говорила я, — зачем им мой автограф?» — на что он каждый раз отвечал: «Ты просто подписывай, и все». Он искренне считал, что никогда не стал бы тем, кем стал, если бы не уважал своих поклонников».
Элвис пытался заставить Дотти бросить курить («Я знала, что это ни к чему не приведет, потому что он обещал, что, если я брошу курить, он перестанет грызть ногги») и постоянно читал ей лекции на тему «сколько жизней было разрушено выпивкой». Как–то раз Дотти и Глэдис удалось выманить его из дома в город, «и мы в каком–то баре выпили бутылку пива. Одну на троих!». На Рождество все собрались у белой нейлоновой елки, чтобы обменяться подарками; Глэдис была в парчовом платье и красном
