— Вот и еще трое, кому теперь отсюда не выбраться, — заметил Никодимус. — Нас тут скоро будет целая компания. Хотел бы я знать, почему столько существ попадает именно сюда?
Из домика Шекспира неверной со сна походкой вывалился Плотояд. Потянулся, почесался, потом заметил слизняков и спросил:
— Это что за чертовщина?
— Они не представились, — отозвался робот, — Да и появились всего минуту назад…
— Смешные твари, не правда ли? — высказался Плотояд, — Без ног, а скачут…
— Что-то происходит, — заявила Элейн, — Что-то страшное. Помнишь, вчера вечером я чувствовала: что-то должно случиться, и вот, случилось…
Три слизняка допрыгали до лагеря и, не удостоив людей у костра ни малейшим вниманием, прошмыгнули мимо на тропинку, ведущую к Пруду. Тем временем на востоке совсем посветлело, а где-то далеко в лесу раздался странный звук, словно кто-то провел палкой по изгороди из кольев.
Новый крик Пруда хлестнул Хортону по нервам, и он бросился бегом по той же тропинке. Плотояд держался с ним вровень, просто шагая вприпрыжку.
— Не откроешь ли ты мне, — спросил он на ходу, — что свершилось такого, чтобы все посходили с ума и пустились вскачь?
— Пруд попал в какую-то беду.
— Как он может попасть в беду? Кто-нибудь решил швырять в него крупными камнями?
— Не знаю, — признался Хортон, — но он громко кричит…
Взбежав на гребень, тропинка описала крутую дугу. Внизу
лежал Пруд, а за Прудом возвышался конический холм. Холм изменялся, с ним что-то происходило. Он выпячивался вверх и разваливался на куски, а из него поднималось нечто темное и жуткое. Три слизняка сгрудились вместе и скорчились на берегу.
Плотояд вдруг прибавил скорости и стремглав понесся по тропке под уклон. Хортон заорал:
— Назад, дурак! Назад, полоумный дурак!..
— Хортон, гляди! — вскрикнула Элейн. — Да не на холм, а на гребень, где город…
И Хортон заметил, что одно из строений рушится, кладка рассыпается по кирпичику, и изнутри рвется вверх некое существо, сверкающее в лучах утреннего солнца.
— Это же наше существо, замурованное во времени, — узнала Элейн. — То самое, которое мы нашли.
Когда Хортон разглядывал существо в кубе замороженного времени, то никак не мог распознать его облик. Теперь, высвободившись из тюремных оков, оно поражало великолепием. Расправились могучие крылья, и солнце отразилось в них многоцветной радугой, будто они состояли из тысяч крохотных призм. Свирепая голова, снабженная клювом, сидела на удлиненной шее и выглядела, по крайней мере так показалось, словно на нее надели шлем, украшенный драгоценными камнями. Мощные лапы оканчивались изогнутыми сверкающими когтями, а длинный хвост был унизан блестящими острыми шипами.
— Дракон, — тихо произнесла Элейн. — Как драконы из старых земных легенд…
— Может быть, — отозвался Хортон, — Никто же не знает, каковы были драконы, если они когда-либо существовали.
Однако у дракона — если это и впрямь был дракон — что— то не ладилось. Высвободившись из каменного узилища, дракон пытался оторваться от земли, неуклюже хлопая исполинскими крыльями. Пытался и не мог, а должен бы, подумал Хортон, взмыть в небо. Взмыть на сильных надежных крыльях, взлететь по небесной лестнице одним духом, как быстроногий зверь взбегает по склону рысью, радуясь силе своих мышц и глубине дыхания.
Тут Хортон вспомнил про убежавшего вниз Плотояда и, повернувшись, принялся его высматривать, но высмотрел не сразу. Зато увидел, что холм за Прудом вскрывается, дробится и крошится все быстрее, а жуткое нечто выбирается из холма все смелее. Куски и целые глыбы, составлявшие холм, скатывались по крутизне, и у подножия скопилась изрядная груда камней и почвы. Нижняя часть склонов еще держалась, но шла извилистыми трещинами, как при землетрясении.
Хортон отметил все это про себя, но главное его внимание привлекло выбирающееся из холма нечто. Оно сочилось грязью, с него пластами сваливалась какая-то мерзость. Голова представляла собой округлый катыш, да и остальное тело тоже: нечто как бы собиралось стать человекообразным, да так и не собралось, а ограничилось чудовищной карикатурой на человека. Такую карикатуру мог бы, исходя злобой, слепить из глины, соломы и навоза первобытный колдун, чтоб она олицетворяла собой врага, которого можно, хорошенько помучив, с наслаждением уничтожить. Бесформенная бугорчатая, кривобокая фигура — и тем не менее источающая зло, которое ее создатель почерпнул в себе и еще умножил неумелой лепкой. Нечто испускало зло, зло висело над ним пеленой, как ядовитые испарения над болотной трясиной.
Постепенно холм почти сровнялся с берегом, и тогда монстр окончательно выпростался из почвы и шагнул вперед, переместившись одним шагом на добрых двенадцать футов. Хортон следил за ним как в гипнозе, но рука непроизвольно потянулась к поясу за пистолетом. И еще не дотянувшись до пояса, он сообразил, что пистолета нет, остался в лагере — впопыхах он просто забыл надеть пояс с кобурой. Теперь кляни не кляни себя за забывчивость, все без толку. А между тем нет и не может быть даже тени сомнения: такое средоточие зла, как то, что вылупилось из холма, нельзя оставлять в живых.
И только тут он разглядел Плотояда.
— Плотояд! — крикнул Хортон во весь голос.
Как же было не крикнуть, если полоумный кретин несся прямо к свежевылупившемуся монстру, опустившись для скорости на четвереньки. Плотояд шел в атаку, низко опустив голову, и даже на расстоянии было видно, как плавно переливаются на бегу его могучие мускулы. Поравнявшись с монстром, он прыгнул и буквально взвился вверх по бесформенному телу, используя всю инерцию атаки, чтобы добраться до уровня, где катыш головы и глыбу туловища связывала короткая шея.
— Нет! Нет! — заорал позади Никодимус. — Предоставьте это Плотояду!
Хортон стремительно обернулся. Оказалось, что Элейн вытащила свое оружие, но Никодимус стальными пальцами ухватил ее за запястье. Вновь повернувшись к монстру, Хортон успел увидеть, как Плотояд взмахнул саблезубой головой и нанес хлесткий рубящий удар. Клыки, сверкнув, впились монстру в глотку и пронзили ее насквозь. Из глотки хлынула черная струя, накрыв Плотояда целиком и на миг, померещилось, сплавив его с темной глыбой зла. Монстр, видимо инстинктивно, поднял лапу, похожую на клюку, стиснул Плотояда, оторвал его от себя, поднял и отшвырнул. Потом сделал еще шаг и вдруг начал падать, медленно кренясь вперед, как дерево при последнем взмахе топора лесоруба — еще не хочет падать, еще норовит устоять и все-таки уже падает…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
