сука, хуесос, пидор гнойный!
И мат звучит благословенной молитвой, почти песней, в какой – то момент я уже не понимаю, что ору, и Вольх размахнувшись бьёт по лицу, раз за разом, начинает лупить, избивать пытаясь выместить ярость, ненависть, отчаяние, по животу, по торсу.
- Ненавижу, сука! – орёт он.
Двойная сублимация.
- Ненавижу!!!!! – В какой – то момент, мы орём вместе, он и я, и это возвращает его в сознание, он смотрит с ужасом, с содроганием. И этот ужас вызывает у него не вид, моей разбитой морды, а то, что он читает в глазах, как если бы зрачки превратились в зеркало и он увидел себя со стороны.
Почему у нас так Никита? Почему же у нас с тобой вышло так?
Он больше не задаёт этот вопрос. Он пытается дышать через рот, вскидывает голову и пытается дышать, а рот перекошен, открыт в спазме, и Вольх похож на рыбу, которая задыхается на берегу, рыбу взятую за жабры. Он не плачет.
И я не знаю, что я слышу, тихий сдавленный вой, или хриплый стон. В ушах стучит грохот барабанов, я задыхаюсь от прилившего жара, мне становится плохо, мучительно от боли в паху, и Вольх молча берёт меня за член и догоняет несколькими движениями, давая возможность выплеснуться изогнувшись бёдрами вперёд.
Почти сразу же встаёт снова и снова движение руки. Вольха здесь нет. Здесь есть его оболочка. Меня здесь нет. Есть только оболочка. И мы похожи в эту секунду. Две пустые, оболочки.
Нас нет, мы не существуем, потому что так слишком больно существовать. И рука механически двигается вверх вниз ускоряя движения. Он не издевается, не иронизирует, не пошлит. Второй залп.
И мне становиться легче.
Движение вверх. Запястья связаны крепко, и мокрые от пота узлы не поддаются. Вольх матерясь режет их ножом, потом встаёт.
Он очень хочет уйти, и не может.
Смотрит как я согнувшись кашляю, вытирая кровавые сопли о покрывало, растираю распухшие запястья. Уходит в ванную, и возвращается с мокрым полотенцем
- Не трогай меняаааа! – В глазах ослепительная ненависть, мы смотрим друг на друга. Он голый, я голый. Оба мокрые и взъерошенные. Я не знаю как выгляжу я со стороны в эту секунду забиваясь в самый дальний угол кровати, готовый грызть зубами, но он выглядит страшным.
– Не прикасайся, блядь!
Полотенце летит в лицо.
- У тебя!!!! – Вольх задыхается, его трясёт, меня трясёт тоже, хватаю мокрую трапку, провожу по ебалу, продолжаю следить за ним глазами – Неделя!!!! – рычит Вольх. Хватает за плечо, я не успеваю увернуться, губы вбиваются в рот, рывок и я лечу, обратно на кровать – Не хочешь по хорошему, Ник, значит будет по плохому.
Он выходит театрально хлопнув дверью, а меня снова разбирает смех. Тиран, бля, узурпатор. А воображение у него хромает, мог бы и эффектнее монолог придумать.
И не сразу до меня доходит. Раунд выигран. Я продержался, не знаю как, но я продержался….И впереди ждёт следующий бой….
Вот только с кем и зачем я сражаюсь?
Когда я вышел из ванной, Вольха не было в спальне. Я сменил простыни, сам, переоделся, и вытянувшись на кровати уснул. Мне нужны силы, так что я буду спать. А завтра, завтра будем посмотреть.
Я проснулся от того, что на меня смотрят. Я часто теперь просыпался по утрам, зная, что рядом сидит Сашка, улыбнулся привычно вытягивая руку, ища его на простынях, наткнулся на ладонь и потянул к губам, сонно бормоча.
- Я тебя люблю.
Резкая боль в распухших губам, я вскинул глаза, на кровати сидел Вольх. Собранный, одетый в деловой прикид. Под веками круги. Кажется он не спал в эту ночь. Три секунды осознания. Горькая усмешка на губах оппонента.
- Что, ошибся адресом? – понимающе спрашивает он, и снова этот взгляд, прищуренный, яростный. Бывает. Ничего – говорит он после паузы. –
Я подожду. Когда нибудь у тебя мозги на место встанут.
Отворачиваюсь рассматривая окно, уходя в себя, это единственное, что я могу сделать, отвернуться. Вот только над ухом никто не сопит обиженно. Меня подхватывают и возвращают обратно сажая на подушку. Вольх отпускает прежде, чем я успеваю отреагировать.
- Я уезжаю - отрывисто бросил Вольх, скривился, заметив облегчённую реакцию – Не радуйся, вечером вернусь. А пока можешь морду в порядок привезти, аптечка в ванной. Или Анжелу попроси, она медик. Дом в твоём распоряжении. Завтрак на кухне, Анжелу найдёшь там же. Других женщин в доме нет.
В его кармане запиликал телефон, послужив сигналом, Вольх поднялся.
- Я тут переосмыслил некоторые вещи. Знаешь, я больше не буду с тобой возиться. Надоело пытаться до тебя достучаться. Так что я сказал на полном серьёзе. Не желаешь по нормальному, значит по нормальному не будет. Можешь подавиться своими шестью днями, я сдержу слово. Но потом Ник, тебе лучше крепко подумать, прежде чем ты снова скажешь мне нет. Надеюсь будешь скучать – голос сочился таким сарказмом, что я не поверил собственным ушам. Язвительность Вольху не была свойственна, но всё течёт, всё меняется как говориться. Вот и Вольх изменился. Сейчас когда он поворачивался и уходил, я подумал, что он стал выглядеть гораздо старше своих лет. И дело было не в прикиде, и стрижке, что- то случилось с его лицом, оно изменилось, словно прорисованное печатью ответственности. Люди взрослеют, когда на их плечи ложиться какой – то груз. Я не мог знать, что за груз лежит теперь на плечах Вольха, просто под этим грузом он словно сгорбился.
Анжела оказалась приветливой обаятельной тётечкой лет тридцати пяти, молодившейся за счёт макияжа, но возраст уже потихоньку брал своё. В уголках карих глаз, скапливались гусиные лапки, и ухоженная кожа лица и шаловливая рыжая стрижка, не могли скрыть, что она далеко не первой свежести.
Она хозяйничала на кухне, подпрыгивая в такт мелодии, слушала плеер, со спины её можно было принять, за подростка: худенькая, изящная. Но спереди Памелла Андерсон могла смело сдохнуть от зависти.
И когда она повернулась ко мне, я на несколько секунд отвалил челюсть, сообразив, что домохозяйка весьма экзотическая штучка, и даже не то, что бы красивая, а такая яркая что ли.
Увидев меня Анжела, переменилась в лице, и приветливая цветущая улыбка, профессионально отточенная годами практики слегка поползла вниз.
- Никита?
- Анжела?
Я кивнул. Тётенька помрачнела на пару градусов. – Хм ,Вольх о тебе предупредил. Садись
