— А почему он не поехал на своей машине? — спросил Фишер.
— Так ведь она не заводилась. Он гонял, гонял стартер — и ни одной вспышки. Искра пропала. А машина у него хорошая. В таком фургоне очень удобно спать, можно вытянуться во весь рост.
— Может быть, в машине были обрезаны провода?
— Я не знаю. А зачем их обрезать?
Ган Фишер допил свое виски.
— Повторим?
— Пожалуй, хватит...
— Ну, по одной?
— Давайте.
Фишер сделал знак бармену.
Мораес доел сосиски. Он сидел молча, уставившись в пустую тарелку. Упоминание о машине Рэнди снова направило его мысли на полчища серых муравьев на автомобильном кладбище.
— Я слышал, они, эти муравьи, забрались в приемник? — спросил Фишер.
— Да, там вообще было много муравьев. Они всюду ползали, и в приемнике тоже. Они прогрызли в нем дырку и старались протащить туда какого-то паука.
— В приемник?
— Ну да, в приемник. Я сперва подумал, что это гудит радио, а потом разобрал, что гудит паук.
— Когда это было?
Мораес, словно истукан, смотрел прямо в глаза Фишеру.
— Ну, когда вы видели муравьев в приемнике?
— Когда?.. Тогда.
— Утром?
— Ну да, утром.
— А как же Рэнди говорил, что приемник у него не работал и он сам открыл крышку?
— Так я же и говорю то же самое. Он открыл приемник, а там полно этих серых муравьев. Они прямо так и кишели. Он хотел их высосать пылесосом, а они разбежались, и один укусил мальчика, а потом...
— Это все я уже знаю. Рэнди рассказывал. Он говорил даже, что они отгрызли там какие-то детали?
— Так зачем же вы спрашиваете, если сами все знаете?
— Мне это нужно для газеты. Я у вас беру интервью.
— А если я не хочу вам давать никаких этих интер...
— На этом можно заработать.
— Кому? Вам?
— И вам тоже.
— Никогда не слыхал о такой работе. Что надо делать?
— Ничего особенного. Просто расскажите мне все, что вы знаете о серых муравьях. Что-нибудь такое, что будет интересно нашим читателям. Мне нужна сенсация...
— А я ничего не знаю. У меня нету этой вашей сенсации. Я вам уже все рассказал. А сколько можно заработать?
— Ну, скажем, пять долларов?
— Не пойдет. На уборке шпината я получаю доллар двадцать в час. А мы сидим здесь уже битых два часа.
— Два доллара сорок. У вас много работы?
— Когда как...
— Вы же все равно ничего не знаете. Сами сказали.
— А если знаю? — Мораес опять посмотрел в упор на Фишера своим ничего не выражающим взглядом.
Фишер молчал.
— Допьем? — сказал он.
Мораес кивнул. Допили. Фишер подозвал бармена и показал на стаканы. Бармен налил.
— Десять долларов? — сказал Фишер.
— Сто.
Фишер засмеялся.
— Почему не тысячу?
— Мне нужно сто долларов. Деньги вперед.
Фишер помолчал, прикидывая в уме, что мог бы рассказать Мораес и сколько на этом удастся заработать.
— Вы читали газеты? Что вы думаете об убийстве Роберта Грига?
— Я не читаю газет. Я вообще не умею читать. Так, немного, только то, что напечатано крупными буквами... Вывески, дорожные знаки... ну, и другое.
— А радио вы не слушали?
— У меня в машине нет радио.
— А что вы делали в лесу?
— В лесу?.. — Мораес опять уперся в него каменным взглядом. — Спал. Я иногда заезжаю в лес, чтобы переночевать, когда негде остановиться. Только последний раз это было давно. В Калифорнии, за перевалом.
— А здесь, поблизости, вы нигде не заезжали в лес?
— Здесь? Нет, нигде.
— А вы не повторите фразу, которую я продиктую?
— Зачем?
— Так, для газеты.
Фишер переменил позу, чтобы микрофон, спрятанный в кармане его пиджака, был направлен прямо на говорящего. Мораес отодвинулся.
— Для газеты — сто долларов. А вообще чего вы ко мне пристали? Не буду я вам ничего говорить. Я ничего не знаю. Переночевал на ферме. Утром отвез больного ребенка в город. Вот и все.
— Ладно. — Фишер достал из кармана бумажник и положил на стол две купюры по пятьдесят долларов. — Рассказывайте.
Мораес посмотрел на деньги, потом на Фишера, потом снова на деньги и медленно протянул руку. Фишер быстро накрыл бумажки своей рукой.
— Рассказывайте, — повторил он.
— Деньги вперед, — сказал Мораес.
Фишер отрицательно покачал головой.
— Сперва рассказывайте.
— Вы же из меня уже вытянули больше, чем думали.
Фишер сложил бумажки и взял бумажник.
— Ладно, пополам, — сказал Мораес. — Пятьдесят вперед, пятьдесят потом.
Фишер молча протянул ему одну бумажку.
— Так что рассказывать? — уныло спросил Мораес.
— Все, что вы знаете о серых муравьях.
Мораес помолчал, собираясь с мыслями, и начал:
— Муравьи пришли сюда с Амазонки. У нас в Бразилии в древние времена было великое племя тупи-гуарани. Оно жило по берегам большой реки. Потом пришли белые люди и стали истреблять индейцев. Тогда вождь увел свое племя в глухие леса в глубь страны. Но там было сыро, темно и голодно, и люди умирали один за другим. Люди не знали, что делать, и сердца их ожесточились. Увидя это, Великий дух явился к ним и, для того чтобы людям было легче найти себе пропитание, превратил их в серых муравьев...
— Довольно, — сказал Фишер. — Такие басни я умею сочинять лучше вас.
Мораес остался невозмутим.
— Тогда зачем же я вам нужен? Вы просили рассказать о серых муравьях, я... — Он поднялся из-за стола. — Я здесь, босс!
К ним подходил Том Рэнди.
— Надо ехать, Мораес, — сказал он.
— Я готов... Мы тут немножко выпили...
— Вижу. — Рэнди повернулся и пошел к выходу.
Мораес последовал за ним, но, сделав несколько шагов, вернулся. Он остановился перед Ганом Фишером и, покачиваясь, смотрел на него.
— Что? — спросил Фишер.
— Остальные пятьдесят.
Фишер пожал плечами. Тогда Мораес нагнулся к нему и зашептал в самое ухо:
— Если вам нужны серые муравьи, поезжайте по восточной дороге на автосвалку, в самый дальний конец, ближе к лесу...
Фишер невольно отстранился от горячего дыхания, щекотавшего ухо. Он хотел встать, но задел стол. Звякнула упавшая вилка. Ган рванулся за Мораесом, но тот уже уходил.
— Проклятый метис! — пробормотал он.
16
27 июня.
14 часов 20 минут.
Рыжая обезьяна сидела у Нерста на коленях. В лаборатории было тепло и солнечно. Солнечные блики светились в стеклянных пробирках и колбах, сверкали в хромированных деталях микроскопов и кинокамер, наполняли зеленым свечением листья растений.
Доктор Нерст посмотрел на часы. Было начало третьего, а в пять нужно быть дома. Его ассистентка немного задержалась — она должна принести данные анализа муравьев.
Нерст погладил бритую голову обезьяны. Тонкая мягкая шерсть уже успела немного отрасти и на ощупь напоминала нежный ворсистый нейлон. В нескольких местах на голубоватой коже поблескивали металлизированные участки, к которым во время опытов присоединялись провода электроэнцефаллографа для записи биотоков мозга. Это была очень развитая, умная обезьяна, давно привыкшая к тому, что большие добрые люди время от времени прицепляли ей на голову длинные, похожие на тонких разноцветных червей провода и потом заставляли ее делать то, что ей не всегда нравилось. Но это случалось довольно редко, а в остальное время она могла спокойно жить или, вернее, играть в жизнь, ограниченная шестью стенками своей клетки. Что происходило сейчас в ее мозгу? Нерст попытался представить себе немыслимо сложную путаницу пульсирующих, непрерывно меняющихся и взаимодействующих электрических полей, мгновенных импульсов, передающихся по аксонам и вызывающих в нервных клетках каскады новых электрических импульсов. Сможет ли когда-нибудь человек до конца, во всех деталях разобраться в этом электрическом хаосе? Сможет ли человек добиться такой же ясности понимания психических явлений, какой он достиг в области механики? Все механические процессы, происходящие в живом организме, могут быть с достаточной полнотой описаны системами дифференциальных уравнений. Но сможет ли человек и картину психической жизни представить в столь же ясной и точной математической форме?.. Конечно, сможет, потому что у науки нет иного пути. Конечно, сможет, подобно тому, как сейчас он умеет составлять математическое описание работы электронно-вычислительной машины, но задача эта неизмеримо более сложная, и немало лет упорного труда понадобится для ее решения...
Рыжая обезьяна сидела у Нерста на коленях. Доктор откинулся в кресле и сделал вид, что дремлет. Обезьяна осторожными ласковыми движениями своих подвижных пальцев старалась приоткрыть его веки. Но, как только она их отпускала, глаза снова зажмуривались. Это была игра. Обезьяна знала, что ее хозяин не спит, а только притворяется, но делала вид, что не замечает этого.
