Из шалаша, крытого шкурами, появился другой старик.
— Милорд, милорд! Гэлхэф! Гэлхэф! — Он сражался с тяжёлым пологом.
Отвоевав у занавеси чёрную шапочку, отряхнул её, водрузил на голову и бодро зашагал к Нинсону. Ингвар понял, что это никакой не старик, а крепкий пожилой мужчина с острыми чертами аскета. Серый облик и бородка будто маскировали его, добавляли лет двадцать. Но движения выдавали кипучую бодрость.
Ингвар присматривался, силясь вспомнить, где же он видел этого человека. Волосы благопристойно убраны под смешную высокую шапочку. Седая бородка аккуратно пострижена. Халат из серого шёлка, покрытый множеством плохо различимых в темноте узоров, застёгивался шестью парами чёрных шнурков. Каждая пара держалась каменным брелоком, выполненным в виде веве — персонального знака Лоа. Широкий чёрный пояс, чёрная сумка через плечо, чёрные сапоги. Старик был сама аккуратность и опрятность. Он поторапливал себя посохом с навершием в виде трёх обнимающихся ящериц.
Ни одной металлической детали не было в его наряде.
Похоже, колдун.
Ингвар понял, где видел мужчину. В гримуаре дознавателя, которым пришлось тайком воспользоваться для связи. Только там Нинсон был лишён возможности оценить пружинистую походку и принял этого человека за дряхлого старца.
Так, стало быть, никакой путаницы. Всё, как и говорила Тульпа.
Он подал сигнал. Чёрное зеркало ответило ему.
Старик обещал ждать. И вот ждёт.
И что же это выходит, тут расквартированы его люди?
— Милорд. Мой дорогой! — Старик чуть было не ринулся обниматься. Остановился только в последний момент. Со стороны должно было показаться, что его сдержали приличия. Дядька он ему, доверенный секретарь или верный помощник, но кто бы ни был, а всё же не ровня, чтобы обнимать легендарного колдуна.
Ингвар же чувствовал, что здесь скрывалась обычная брезгливость. Он посмотрел на замершие в нерешительности руки старца. Серые перчатки из паучьего шёлка ткались полгода, а стоили, наверное, десятки золотых талантов. Дорогой наряд неминуемо пострадал бы при встрече с подтёками крови и горячечного пота. За этой брезгливостью было невозможно что-то прочесть.
Стало ясно только то, что старик себе на уме и тревожится за господина куда меньше, чем показывает. Нинсон напомнил себе, что было бы странно, выбери он себе в помощники какого-нибудь мягкосердечного лаптя.
Но скребущее ощущение не ушло.
— Моё имя Эшер, милорд! Я сенешаль вашей временной резиденции и ваш помощник. Помогу вспомнить, что тут и как. Но первым делом нужно вас почистить. Во всех смыслах. Следуйте за мной.
Эшер повёл его за лагерь, на ходу распорядившись:
— Ставьте воду. Грейте камни. Готовьте всё.
Уголёк, прихрамывая, трусил за хозяином. Янтарные глаза кота казались мутными от усталости, а хвост походил на облезшую ёлку. Питавшийся оргоном хозяина, он был едва жив.
Люди работали слаженно. Прикатили к костру чурбаны, так как никакие сошки не выдержали бы веса больших медных котлов. Залили приготовленную в вёдрах воду, раздули пламя, убрали обувь подальше от вздымающихся облаков пепла.
Ингвар послушно ковылял за сенешалем, хотя уходить от огня не хотелось.
— Что случилось с вашими провожатыми? — спросил Эшер.
— С Кином? Да он вроде бы тут был. Отстал, наверное. Он же ещё шкуру тащит.
— Хм… Значит, вас встретил… хм… Кин?
— Ну да. Парень с луком. — Чувствуя недоумение собеседника, Ингвар добавил: — Чумазый, с папоротником на башке. Со свистулькой. Не слышали?
— Хм… Понятно. Да. Это наш… хм… как вам сказать… дозорный… да. А на горе? На вершине? Вас встретили наши люди? Бьярнхедин и Яла.
— Нет, там был только труп здоровяка. — Отмечая высокий рост найденного мертвеца, Ингвар показал, что мужчина доходил ему аж до подбородка.
— И больше никого?
— Может, это и был Бьярхендил? Его закололи. И обобрали. Оставили великолепную шкуру белого медведя. Сейчас Кин принесёт.
— Хм… Кин принесёт. Да. Это наши встречающие. Кажется, что-то пошло не так.
— Не так? Для бывшего носителя шкуры уж точно. Кто это был?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Это ваш телохранитель. Они должны были вам помочь. И привести к нам. С той скоростью, с которой вам комфортно. У них и мази, и еда, и одежда. Как раз, чтобы вам не пришлось появиться в лагере в таком виде…
— То есть их убил кто-то, кто разминулся со мной? А Яла — это кто?
— Яла — это служанка. Красивая женщина. Её, наверное, похитили.
— Наверное, — согласился Ингвар.
Но подумал, что служанка сама себя украла.
По лицу Эшера легко читалось, что и он думал точно так же.
Его следующая фраза звучала двусмысленно и могла обещать как спасательную, так и карательную операцию:
— Можете не волноваться. Я пошлю людей.
Глава 10 Темница — Легендарное Колдовство
Глава 10
Темница — Легендарное Колдовство
Ингвар принял из рук Тульпы крупный бараний рог.
— На вот, выпей, — сказала она. — Сейчас станет легче.
Рог был залит сургучом и воском, но Тульпа уже распечатала его. Внутри бултыхалось тёплое молоко. Действие зелья было мгновенным. Боль и тревога ушли. Приятная слабость дремоты наполнила тело и мысли. Странные ощущения заинтересовали Ингвара.
Но сама способность интересоваться чем-либо тоже покинула его, смытая тёплым молоком.
С отсутствующим видом он смотрел, как Тульпа вынула бархатную секцию с трубкой и кисетом. У шкатулки обнаружилось двойное дно.
«Тут, похоже, у всего есть двойное дно», — с грустью подумал Ингвар.
— Что это значит, что тебя здесь нет? — спросил он.
— А то и значит, мой прекрасный колдун, что я — это ты. И не плоть от плоти. О нет, папочка. Я — это ты. Слепок твоих мыслей, твоего духа. Я твоя тульпа. Снаряд, который ты пустил сквозь сотню лет, чтобы я пришла сюда, сейчас, открыть тебе, кто ты есть, помочь в кромешной тьме и одиночестве.
В её глазах стояли злые слёзы.
— И так как я твой слепок, то и слепилась по образу и подобию. Вся моя вторая сигнальная система — это такой вот словесный вихрь, густо пересыпанный ругательствами и присказками. Ты знаешь, где я видала твоё вычурное эпистолярное колдовство? Я тебе скажу где! В твоём долбаном сундуке синонимов того места, где я вижу тебя и твою клятскую любовь к пышным словесам. Тебя, твои древние свитки, твои медовые речи, твой серебряный язык, твоё золотое перо, твою изумрудную скрижаль, твою алмазную пудру!
Она заставила себя успокоиться. Вытерла щёки.
— Теперь по поводу искалеченной руки. Я — твоя мысль. Галлюцинация, фактически. Я ничего не смогу вылечить. А вот ты сможешь. Но для колдовства тебе нужен оргон. У тебя его мало. Поэтому я буду использовать свой. Проблема в том, что тогда я быстро сгорю.
— Я не колдун, — твёрдо сказал сказочник. — Я — сказочник.
Уголёк неслышно мяукнул из угла камеры.
Она, словно бы не услышав его, продолжала:
— Особенно непросто это будет из-за моей манеры речи. Знаешь, на что это похоже? Я тебе скажу, на что это похоже! Это как если бы я находилась на корабле и должна была подать знак другому кораблю. Там ведь ветер, не докричишься особо. И я бы могла это сделать с помощью небольших флажков, которые крепятся к верёвке между мачтами. Некоторые флажки — это целое слово или понятие. Вроде как «на борту все заболели». Или «нужна вода». Ну, чтобы не ковыряться по букве, надевая на верёвку «Т» — «О» — «Н» — «Е» — «М», когда корабль тонет, а сразу вздёрнуть нужный флажок «тонем». Удобно, да? Только в распоряжении матросов маленькие флажки, вот такие. — Тульпа показала жестами, какими, по её мнению, флажками орудуют матросы. — Вот как обычные люди общаются. Их флажки легко снимать и надевать на верёвку, которую вздёргиваешь на мачту. А в моём распоряжении нет маленьких флажков. Нет… О нет, клять… В моём распоряжении огромные сложные и хитро сформулированные конструкции. Это не флажки! Это знамёна из тяжеленного бархата с рюшками, оборками, вышивкой, гербами, бубенчиками…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
