Или из-за жара — последствия босоногой прогулки с горы.
Или из-за искорёженного плеча, сбитых ног, любых других царапин.
Путь мастера был столь же ясен, но совершенно непривычен…
Протянуть руки, бросить руну, зажечь огонь.
Отсюда, из ведьмовского круга, Ингвар ясно увидел, как часто выбирал путь профана. Путём мастера он тоже хаживал. И нередко. Но не выбирал его самостоятельно. Всегда его туда вовлекали обстоятельства. Последнее время туда едва не силой заталкивала Тульпа.
— Я попробую.
Эшер скривился при этих словах, но ничего не сказал.
Ингвар вспомнил, как во время занятий в убежище Тульпа так же — причём прямо вот точно так же — кривилась при этих словах. Терпеливо и настойчиво объясняла, что одно дело попробовать, а другое — сделать.
Тот, кто хочет сделать — делает.
Тот, кто хочет попробовать — пробует.
Это разные действия. С разными результатами.
А жизнь колдуна — это слова, написанные в Мактубе.
И нужно с умом подбирать выражения и строить фразы.
Слова слабы. Как говорится, что вырублено топором, того не перечеркнёшь пером. Но кроме них и вовсе ничего нет. Вот и приходится опираться на их чернильную эфемерность. Вначале надеяться, что слова будут верными. Потом уповать, что их прочтут.
— Я не буду пробовать, — поправил себя Ингвар. — Я сделаю.
— Проговаривайте вслух, пожалуйста, — попросил Эшер.
— Встать удобно. Ток оргона не пережат. Ноги с корнями. Колени твёрдые. Бёдра свободные. Поясница скруглена. Позвоночник расправлен. Грудь открыта. Плечи пустые. Локти тяжёлые. Шея… с шеей сложности всё время были. Забыл. Голова — чаша.
— Пропустили сердце. Сердце?
— Сердце — сияющий амулет! Шея — жезл! Шея — жезл, вспомнил.
— И энергия собирается…
— Да-да, продолжаю. И энергия собирается ножом из оргона. Тонкий луч направляется на фокус заклинания. Я представляю веве. Руна Кано — пламя. Лоа Одиннадцатый. Сурт. Его веве — две параллельные черты.
— Да. Руки вытягивайте вперёд. Ладони параллельно. Между ними внутренним взором рисуйте Кано. И теперь осторожно в этот тоннель давайте оргон. Осторожно, но напористо. Как паучок прядёт ниточку.
Степень концентрации требовала от Ингвара перестать метаться мыслью и отдать всего себя руне. Но даже того крохотного кусочка внимания, что оставался для внешнего мира, было достаточно, чтобы заметить вспышку чёрного дыма в руках Эшера.
Уголька сдуло порывом колдовского ветра. Факел вспыхнул.
Сразу же занялась сухая стружка, обёрнутая в пропитанную горючей мазью тряпицу. Колдовство любит основательную подготовку.
Ингвар вкладывался по-настоящему, черпал тот оргон, что был, но кроме пустого стремления, кроме искреннего желания, ничего не смог выдать. И отлично это знал. Колдун он или нет, но кое-что видел. Ошибиться было невозможно.
Эшер, однако, делал вид, что ни при чём. Он вытер мокрый лоб и заложил за спину трясущиеся руки. Ещё бы. Колдовство, без пассов, без галдежа, такое скрытное и быстрое — это должно быть на грани возможностей даже очень и очень хорошего колдуна. Галдят и шевелят руками даже мастера колдовства. Даже гранд-Мастера, чего уж там.
Подмастерья часто представляют, как пройдут все испытания, создадут свой выпускной шедевр и примутся расхаживать в шапочке, где на чёрном бархате будет на весь мир лучиться вышитая золотом буква «М». Буква в цвете Третьего Лоа, золотого Мастера Луга, покровителя каменщиков и изобретателей, особенно ярко сияла на фоне чёрного забвения Шахор, на фоне мимолётности прогоревшего костра жизни.
Настоящее мастерство могло побороть бессмысленность чёрных зеркал и не сгореть от собственного жара. По крайней мере официально этот символ трактовался именно так.
Но на деле мастера редко носят свои шапочки.
Эшер был не просто скромен, не просто не носил никаких знаков и отличий — он скрывал инсигнии. Наверняка там, на тыльной стороне ладони, спрятанный под паучьей перчаткой, застыл колдовской стигм. Ингвар понимал, что нужно подыграть. Знал, что это важно.
Буквально жизненно важно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Он кивнул сам себе и испросил удачи для притворства.
«Двадцать-двадцать-двадцать!»
Уголёк уже собрался воедино из разорванных дымных клочьев и теперь обиженным котом намывался недалеко от Нинсона.
— Вот. Готово. Поджёг.
— Поздравляю, милорд! Проходите в следующий круг.
Глава 12 Темница — Трубочный Табак
Глава 12
Темница — Трубочный Табак
Ингвар встрепенулся, услышав:
— Ты что, уснул?
Тульпа протянула ему очередное зелье.
Великан помотал головой и сонно пробормотал:
— Улыбаюсь — значит, не сломали. Не сломали.
Он отпил. Самое настоящее пиво по вкусу. Густое и мутное. Не «Мохнатый шмель», конечно, но тоже вполне приличное.
— Это не пиво, — ответила Тульпа на вопросительный взгляд Ингвара. — Это пот Луга.
Нинсон усмехнулся про себя.
«Пот Луга? Даже так? Значит, первое, это, небось, кровь Хорна? А второе тогда молоко Дэи, поданное в бараньем роге? Пиво — это не пиво, а пот самого Луга. Ну да».
И тут, посреди насмешки, он понял, что пятнадцать минут назад, когда стоял вплотную к Тульпе, мог нарисовать целую карту запахов. Вот до чего обострилось обоняние. Да и сил тогда было изрядно.
Всю эту чудовищную бредятину про пытки, про колдуна, про то, что он не он, а его гостья вообще никто, тоже воспринял на удивление спокойно, и при том вся информация для него была лёгкой, естественной, он даже перешучивался. Чем это ещё можно объяснить, как не молочком Дэи? Что же дальше?
Мёд Навван? Жир Кинка? Слюна Доли? Соль Ноя? Слёзы Макоши? Семя Инка? Соки Ишты? Желчь Сурта? Пепел Шахор?
На самом деле, на каждой церемонии полнолуния в любой деревенской общине тоже использовались зелья с такими названиями. Их сдабривали хитрыми добавками и заговаривали. Но одно дело просто вино со специями, разгоняющее кровь, и совсем другое — эта медно-терпко-солёная жидкость, так обострившая нюх.
Так же, как и нет никакого сравнения усыпляющего молока Дэи, которое употребляется на праздниках, с тем, что получил он. Это было молоко успокоившее, но не притупившее разум. Молоко, словно налитое из большой и нежной груди Дэи.
— Допил?
Тульпа достала каменную ступку и кристалл, похожий на соляной камень. Легко перетёрла его в мелкую пыль. Прочитала наговор, звучавший, как колыбельная. Пересыпала искрящуюся пыль в ярко-жёлтую лакированную коробочку с табаком. Приготовленной смесью набила трубку. Утрамбовала ключом-стилетом, с которым не расставалась ни на секунду. Наконец капнула что-то сверху из крохотного пузырька размером с ноготь и быстро убрала склянку в рукав.
Церемонно поклонилась и двумя руками протянула трубку колдуну.
Ингвар так же поклонился, принимая вырезанную из чёрной кости трубку с чашечкой в форме цветка о двенадцати лепестках. Множество стеклянных бус и резных брелоков украшали её, клацая при каждом движении, как погремушка.
— Я думал, чёрные кости только у драконов.
— Чёрные кости только у драконов, — усмехнулась Тульпа.
Она повернула ключ-стилет другой стороной. Оказалось, что рукоятка — это полая трубка, куда вставлен мелок. Тульпа принялась чертить на полу узор.
Ингвар не знал, как объяснить себе происходящее.
И был близок к тому, чтобы перестать его объяснять.
Позволить ему происходить.
Тульпа вела сложные расчеты. Ничего не произносила, но шевелила губами. Продолжала рисовать знаки. Кружила по камере, подобрав рукой юбку и полы своего странного распашного платья. Добавляя тот или иной символ на стену или на пол. Ингвар любовался её грацией, стройными ногами в узких штанах, плавными движениями бёдер и округлым задом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Голова работала до странности чётко.
Но долгих мысленных цепочек не получалось.
Вода была прозрачна — но ёмкость неглубока.
Приятно наблюдать за женщиной, за быстрыми и ладными движениями.
