На проверки практически никогда не ходили блатные. Они приравнивались шнырями к тяжелобольным, и оставались в секции. Прапорщики, считающие оставшихся в постелях, знали из всех в лицо, и поэтому никаких накладок раньше не случалось.
И тут к Игнату Федоровичу одновременно пришли две мысли. Какая из них явилась чуть раньше, а какая чуть позже, было не так уж и важно. В любом случае, одна вытекала из другой.
Лакшин вдруг вспомнил слова Михаила Яковлевича о поисках недостающего звена и, в то же время, возникла идея подмены. Ведь вертухаи, нередко, считали, не заглядывая в лица зычков, а по головам! Причем головы эти могла спокойно оставаться под одеялами, а наружу могла торчать лишь рука или пятка. И тогда, если некий вольняк временно занял место блатного, — счет должен был сойтись! А при наличии тайного хода, сообщающегося с волей, это уже казалось Лакшину само собой разумеющимся.
Досадуя на свою недогадливость, майор зарычал от злости на самого себя. Вот оно, недостающее звено! Вольные, связанные с зеками, знающими тайну проходов.
Но тогда, если эти деятели позволили себе засветить один из входов в свои катакомбы, это может значить лишь одно: они сворачиваются. И, следовательно, уже нет никакого смысла для спешки. Все равно, пока зеки будут долбить потолок, они успеют скрыться, раствориться в Хумске или его пригородах.
Завтра прибывает комиссия ОУИТУ, пусть они и ползают по этим подземельям. А его, Лакшина, работа, можно считать, уже выполнена. Он преподнесет эти катакомбы на блюдечке, а там пускай менты ловят тех, кто в них наследил.
— Гражданин майор… — Раздался вдруг громкий шепот, перебивший размышления Игната Федоровича.
— Что? — Обернулся кум и завхозу.
— Вы… Вы знаете, что блатные хотят лагерь разморозить? Завтра… — Еще тише пролепетал Котел, косясь на дверь в туалет.
— Что?! — Едва не вскричал оперативник, но вовремя сдержался и голос его прозвучал едва ли громче, чем сообщение Исакова.
С утра Колесо приходил. Говорил, чтобы завтра на работу никого не выводить… — Завхоз как можно ближе придвинулся к Лакшину, и эти слова лихорадочно вылетали из глотки арестанта. — А я не знаю, что и делать. Бугры стремаются и против блатарей, и против вас…
— Ладно, разберусь. — Игнат Федорович уже овладел собой и взмахом руки отослал было завхоза, но потом, вспомнив о своем задании, спросил уже громко:
— А шныри твои где?
— Да, только что тут крутились… — Пожал плечами Игорь. — Сейчас посмотрю…
— Ну, Михаил Яковлевич, — Ухмыльнулся майор, — Как думаете, будут у нас еще покойнички?
— Будут, Игнат Федорович. — Убежденно ответил врач и, никак не подтверждая это свое заявление, вдруг резко перескочил на другую тему. — А знаете, что мне вдруг пришло в голову… Ведь наш район, до привнесения в Сибирь христианства, был одним из буддийских центров. И я не удивлюсь, если окажется, что наш монастырь — один из перекроенных на христианский лад датсанов. А знаете, как их тогда строили? В одном из неприметных мест находился некий краеугольный камень.
Стоило его извлечь, как вся постройка должна была разрушиться.
Так что в бреде моего последнего пациента может быть и наличествует некое рациональное зерно.
— Да хоть целый амбар! — Воскликнул Лакшин. Они уже переместились из дальняка на лестницу и теперь смотрели, как бесконвойники уносят трупы. Прапора, командовавшие этим процессом, были настолько злы из-за убийства их коллеги, что лишь присутствие офицеров сдерживало их пыл. Иначе горе было бы любому зычку, попавшемуся им на глаза.
— Убиты! Убиты!!!
Кум повернул голову на этот истошный вой.
К нему бежал растрепанный Котел и, не в силах остановиться, вопил:
— Убиты! Убиты!
С завхоза разом слетел весь лоск. Он затравленно озирался и не переставая верещал. В глазах его Игнат Федорович уловил тот самый безумный блеск, который был и у сошедшего с ума пациента, что попал в больничку, как раз из отряда Исакова. Бесконвойники замерли с носилками, удивленные непонятным явлением, а прапора, насторожившись, приготовились скрутить буйствующего осужденного. Но Лакшин опередил их, сам схватив умирающего от страха Исакова за отвороты его робы и резко встряхнув:
— Кто убит?
— Шныри… — Разрыдался мужик.
— Где они?
— В каптерке…
Поспешив туда, Игнат Федорович застал почти идиллическую картину. Пепел и Шмасть сидели за столом перед наполовину пустой дымящейся банкой с чифирем. Перед ними стояли четыре стакана, наполненные темной жидкостью, на расстеленной газете возвышалась горка карамели. Все выглядело привычным и мирным, если бы не зловещая деталь. У обоих зеков в груди торчало по такому же стилету, которым был заколот библиотекарь Братеев.
— И эти… — Удрученно проговорил Лакшин.
Убийство шнырей означало лишь одно, преступники зачем-то подчищали всех ненужных свидетелей, или даже потенциальных свидетелей, обладателей тайны. Но для чего?
Неужели они думали, что им еще удастся попользоваться ходами в стенах? И вдруг кум с чувством удивления, смешанного с ужасом, понял, что да, удастся. Ведь для того, чтобы замуровать все тайные входы-выходы придется потратить уйму времени и денег. И не факт, что удастся найти их все. А чтобы залить все их бетоном и речи быть не могло, откуда взять такую прорву цемента? Лагерь это потянуть бы не смог, особенно сейчас, когда требовалось срочно восстанавливать котельную. Даже взрыв тоннеля, по которому идет сношение с волей ничего не даст, зеки и их друзья спокойно смогут прорыть новый. И опять начнется кошмар. Не учреждать же специальный пост, чтобы контролировать подземелья? Хотя, это, на взгляд Лапши, было бы наилучшим, самым дешевым, вариантом.
Распорядившись долбить потолок, Игнат Федорович, уже потерявший интерес к мертвецам, попрощался с Поскребышевым и направился в свой кабинет. Если Котел не соврал, то случившееся сегодня померкнет перед запланированным на завтра бунтом.
Следовало обдумать тактику.
Если разом засадить в ШИЗО всех блатных, во главе с Крапчатым, это ничего не даст. Их шестерки, приворовывающие и прочие возмутители лагерного спокойствия, для которых места в трюме просто не хватит, все одно провернут задуманное, но уже без должного руководства. А нет ничего хуже шестерки дорвавшейся до власти.
Следовательно, положение даже усугубится.
Другим вариантом, сумасшедшим по своей сути, было пойти на поводу у блатных. Но не просто разрешить им будоражить мужиков, а напротив, объявить в колонии внеочередной выходной день. Или даже несколько. И этим спутать блатным все планы. Но есть еще и невыход на проверку…
В любом случае, следовало как можно скорее выяснить, чем конкретно продиктовано такое решение Крапчатого. Идти на очередной компромисс, если он вообще возможен, придется, но кум не ручался за прапорщиков. Они, подогреваемые жаждой мести, могут наворотить слишком много такого, что никакое соглашение с вором, даже временное, даже фиктивное, уже будет невозможным.
Придя к выводу, что в любом случае требуется вызвать вора, майор уже хотел было нажать кнопку звонка, вызывающего нарядчика, как вдруг, после короткого удара в дверь, она распахнулась и на пороге кабинета возник недоумевающий прапорщик Сергиенко.
— Игнат Федорович, вам там баба звонит. — Сообщил Серый.
— Какая баба?
— Да откуда ж мне знать?
— А где твое "там"?
— Да, на вахте…
Покачав головой, и недоумевая, кому же он мог потребоваться в воскресенье, кум вышел вслед за прапорщиком. Сергиенко проводил майора к аппарату и, указав на валяющуюся на столе трубку, вернулся к выполнению своих прямых обязанностей.
— Слушаю. — Проговорил Лакшин в трубку.
— Алло, Игнат Федорович? — Голос женщины был куму явно знаком.
— Да, я.
— Я — Широкогорлова. Помните?
Теперь кум припомнил эту женщину, врача женской зоны.
— Слушаю вас, Светлана Ильинична.
— Вы помните о вашей просьбе?
— Конечно.
— Знаете, что ей сказали? Поезд ушел. Закрылась, мол, лавочка.
— Вот видите, а вы беспокоились… Все же хорошо кончилось.
— Да, но она так и не вышла на тех, кто нам был нужен.
— Теперь это неважно. — Ляпнул Лапша и тут же пожалел о сказанном.
— Что вы сказали? — Ошарашено пробормотала в трубку Широкогорлова. — Не важно? Моя девочка подвергалась, бог знает, какому риску, а вы заявляете, что все это не важно?!
— Извините. — Твердо проговорил майор. — Судя по вашим же словам, риска не было никакого. Ведь она не нашла организаторов.
— Да, но…
— Я вам бесконечно признателен за помощь. — Несколько теплее произнес Лакшин.
— А сейчас прошу меня извинить. Меня ждут неотложные дела.
Кум положил трубку на телефон и тяжело вздохнул.
